– Не надо, у меня есть водка.

Пошел к «Хаммеру», вернулся с пакетом продуктов. Набор был стандартным: запечатанные нарезки колбасы, сыра. И бутылка финской водки.

– Конечно, под уху водка лучше, но она финская. А коньяк родной, местного спиртзавода! – возразил я.

– Как? Спиртзавод еще работает?! – искренне удивился Галуха.

– Да, спиртоконьячный завод работает. Выпускает два коньяка: «Большой принц» и «Барон», – гордо ответил я. – Так что будем пить коньяк.

Мы расположились около казана, я достал стопочки, а Галуха снимал последнюю пробу. Он добавил еще что-то и произнес:

– А вот теперь в самый раз! – открыл водку. – Хоть и финская, но ухи без водки не бывает! – Налил стопку, влил в уху, помешал, понюхал: – Нет, не русская водочка, требуется добавить, – подлил водки в уху, снова понюхал, попробовал:

– А теперь можно и приступить!

Галуха разлил уху в миски. Это были специальные миски с деревянными ложками, заботливо уложенные моим братом.

– Давайте за знакомство? – предложил Галуха.

– Да мы вроде как знакомы. Я вот только сейчас вспоминал, как ты нас кулешом угощал.

– Ты помнишь?!

– Конечно, помню. Скольких ребят ты кормил…

Галуха задумчиво посмотрел на меня:

– В самом деле, помнишь?

– Да, помню. Помню, как вокруг тебя всегда была толпа детей, как все они жадными глазами следили за каждым твоим движением в ожидании чуда. И ты совершал это чудо.

Галуха снова задумался. Потом взглянул на меня и сказал:

– Давай, чтобы такого больше не повторялось!

Я налил коньяка, мы выпили и приступили к ухе. Уха удалась на славу. Чем-то она напомнила тот кулеш: может, воздухом, может, кубанской водой, а может, и казаном, сохранившим аромат того кулеша. Многих детей кулеш спас от голода. Это потом отец мне рассказывал, что был такой Галуха – так его в партизанском отряде прозвали. А на самом деле он Гавриленко Виктор. А партизаном прозвали пацаны, так и получился Галуха-партизан. Да, многих, многих детишек спас он в то голодное время. Я решил расспросить, а как получилось, что он стал заниматься таким благородным делом, но увидел, что Галуха думает о чем-то своем, и не стал. Когда с ухой было покончено, он ушел к машине, а вернулся с маленькой газовой плиткой. У меня тоже была, только другой конструкции. Также взял он специальные чайники, заварные-незаварные, и другие современные приспособления.

Он достал пачку чая, но я предложил заварить другой. Я принес заварной чайник, лампу, так как скоро начнет смеркаться, чай – все это у брата всегда было в машине. Вода закипела, я заварил чай, через некоторое время разлили по кружкам и стали пить. Галуха, зажав двумя руками кружку, с удовольствием вдыхал чайный аромат. И с таким наслаждением он это делал, что мне тоже захотелось обнять свою чашку, как дорогого друга.

Последний луч прорвался сквозь листву, осветил его голову. Я сидел и пытался угадать, о чем думал Галуха. Мы сидели молча; последний луч, неизвестно как пробившийся сквозь густую листву, соскользнул с его головы. Сумерки начали быстро сгущаться. На той стороне Кубани зажглись огни. Я достал зажигалку, стал зажигать фонарь.

– У меня есть электрический, – предложил Галуха.

– Нет, будет приятней при этом свете.

Я зажег, поставил на стол. На лице Галухи отразилось что-то вроде улыбки.

– Да при таком приятней, чем при электрическом, – сказал он.

Галуха потянулся за бутылкой, налил по стопке. Мы подняли, чокнулись и молча, думая каждый о своем, выпили. Мы опять посидели, помолчали. Я по новой заварил чай… Сумерки уже превратились в ночь. Было тихо, спокойно. Деревья, окружающие поляну, стали совсем темными. Кубань блестела от фонарей на противоположной стороне.

К моему удивлению, комаров совершенно не было. Я еще подумал достать мазь или те приправы, которые в костер опускает брат, чтобы разгонять комаров, – но этого не потребовалось. То ли они нам не хотели мешать, то ли по какой-то причине здесь не летали.

– Ты давно здесь? – спросил он меня.

– Я приезжаю обычно в отпуск, но сейчас на пенсии. Приезжаю на сколько захочется, когда захочется – уезжаю. У меня здесь брат, родственники.

– А вообще как ты в Питер попал?

– Как в Питер попал… Закончил школу, отработал здесь в Новокубанске два года, как тогда требовалось перед поступлением в институт, уехал в Питер, сдал экзамены в Политех и начал учиться. После института оставили при заводе. Очевидно, сочли, что были данные для этого. Потом инженерная работа, и по заграницам, и по России пришлось поездить. Сейчас пенсионер, дети выросли, внуки тоже большие, а я вот… тянет сюда, на Кубань. Когда внук был помладше, приезжали сюда вместе с ним, но он уже взрослый, сейчас у него уже другие интересы… А ты давно здесь был в последний раз?

– Да, я слишком давно здесь был. Хотелось бы бывать здесь почаще, но не получалось. Вот сейчас только вырвался. Сразу сюда приехал…

Он вздохнул, помолчал. Я чувствовал, что ему хочется поделиться воспоминаниями. Но мне не хотелось докучать ему вопросами. Но в конечном итоге мое молчание вознаградилось – он начал говорить.

– Детдомовский я. Родителей не знаю, то ли их раскулачили, то ли в 33-м от голода умерли. Не знаю я, в общем, в детдоме себя помню…

…Когда немцы пришли, нас, детдомовских, погрузили в вагоны, ну, мы слышали, знали, что отправляют в Германию. Я был пошустрее других, пацаны подсадили, и я на ходу выпрыгнул. Выпрыгнул где-то здесь, недалеко от станции. Удачно выпрыгнул: ничего себе не сломал, только поцарапался. Убежал в поле, не знал, куда идти. Пошел по направлению назад, в Армавир. Прятался. Там была скирда сена, я забрался, выкопал себе нору и заснул. А утром слышу разговоры:

– Ты смотри тех, которые отходят только вправо, и фиксируй четко. Не забывай, что это очень важно, – слышу я мужской голос.

– Да, хорошо, – отвечает детский.

– Смотри, будь внимательным. Если кого увидишь – прячься. Не высовывайся. Бумажку, на которой будет записано, или проглоти, или выброси незаметно, заранее.

После разговора послышались шаги. Мужчина ушел, я выглянул из своего укрытия. Мужчина широким шагом пошел куда-то вглубь поля. Мне стало интересно, кто же остался. Я вылез и говорю:

– Эй ты, кто там. Выходи, а то сейчас нос разобью!

Оттуда, из скирды, вдруг показалась голова пацана, может, на пару лет старше меня.

– Это ты, сморчок, можешь меня победить? Да я тебе сейчас!.. – Потом остановился. – Ты чего здесь делаешь?

– В Германию везли… Я сбежал.

– Ты что – детдомовец?

– Да, детдомовец.

Он посмотрел на меня и сказал:

– Залезай сюда.