В тот день сразу, как стало темнеть, Томми Даффин потихоньку выскользнул из дома и не спеша пошел прочь, ускорив шаги лишь тогда, когда родители больше не могли видеть его из окон. Он шагал быстро, стараясь держаться незаметно, обходя дороги и полянки, предпочитая тень изгороди и деревьев, словно лис, бегущий по опушке; ловя на себе чужой взгляд, Томми застывал на месте, сливаясь с черной изгородью, но едва взгляд покидал его, он продолжал путь. Деревня оставалась позади, и обычно Томми удавалось покинуть ее незамеченным. Однако в этот вечер ему казалось, что он наделен мудростью дикой природы, знанием, отличающим диких существ от человека, и оно предупреждало его о слежке. Томми огляделся: все было как обычно, тем не менее он чувствовал на себе пристальный взгляд. Он сделал несколько шагов, после чего резко остановился и оглянулся. Никого. И все-таки неожиданно помудревший Томми чуял опасность.

Когда третья попытка обнаружить слежку оказалась безрезультатной, Томми, игнорируя свою новую мудрость, но не забывая о ней, отправился прямиком на Волд и поднимался наверх, пока вокруг не остались лишь высокая трава, эрика и шиповник, который как будто радостно здоровался с парнем. Усевшись там, где колючий кустарник скрывал его от окон Волдинга, и поглядев на дом, прятавшийся за дикими ломоносами, он поднес свирель к губам и призывно заиграл на ней. Едва звуки вечерней мелодии достигли гостиной, у Лайли захватило дух, ее старую хозяйку охватило волнение, потом викарий услышал мелодию и вздохнул, а она полетела дальше по деревне, будоража людей, и еще дальше, пока не стала почти неразличимой, но все еще продолжая будить странные фантазии в головах людей, которые даже не подозревали, что слышат ее. Лайли поставила поднос на стол и, не говоря ни слова, вышла из комнаты. На сей раз миссис Эрлэнд промолчала; у нее было время убедиться, что необыкновенная мелодия неподвластна ей так же, как, скажем, падающие метеориты. Викарий еще раз вздохнул. В деревне задумались о давно прошедших временах и старинных обрядах. Девушек потянуло на гору. Парней из банды Уилли Лэттена охватила нервная дрожь, как бывает, когда солдаты слышат вызов врага, неведомый им прежде. Томми заиграл вновь, и девушки прибежали к нему. Зная, что Лайли сидит рядом, а остальные расположились полукругом рядом с кустами шиповника, Томми стал потихоньку дуть в свою свирель, и из нее полилась мелодия, будящая воспоминания о лепете горных речек, каким он бывает во сне или в мечтах, об утреннем пении птиц на берегах, но таких птиц, которых мы не знаем и не узнаем никогда. Едва различимой была его мелодия, которая завлекала юных девушек, она была до того чарующей и необыкновенной, что, стихнув, оставила по себе воспоминание, как о сне, который исчезает, словно его не было, едва просыпаешься солнечным утром; ничего не осталось такого, что бы доказывало ее реальность, кроме расширенных зрачков в изумленных глазах покоренных девушек, внимавших Томми.

И он заиграл опять. На сей раз это было похоже на перекличку дроздов в далеких долинах; перебивая друг друга, они рассказывали счастливую сказку, слишком простенькую и незамысловатую для человека; и их голоса как будто доносились издали, из дальних долин, слишком дальних, чтобы звуки могли достичь наших ушей, они проникали в нас через воспоминания, которые хранятся в пыльном уголке среди других воспоминаний о прошлом. Пока восхищенные слушательницы сидели, не шевелясь, под стать шиповнику и терну, трое юношей, которые расположились ниже на склоне Волда, начали двигаться наверх.

Первой их заметила Лайли. Она вскочила и что-то крикнула Томми. Остальные девушки тоже повскакали с мест и, в гневе обернувшись, уставились на трех парней, словно обретя немножко от власти Медузы. Когда же они увидали парней, шедших к ним из зарослей ломоносов, и других парней, подходивших к ним с левой стороны, то застыли в нерешительности. Парни из банды Уилли Лэттена действовали по плану. Поднявшись с земли, Томми стоял, опустив правую руку со свирелью, тогда как Лайли вцепилась в его левую руку и пыталась тащить за собой. Однако Томми продолжал стоять с поднятой головой, как будто задумавшись и никого не замечая вокруг, хотя в голове у него не было ни одной мысли; он стоял неподвижно, с высоко поднятой головой, пока нечто с гор вливалось в его сердце.

Когда парни из банды Уилли Лэттена были уже совсем близко, Лайли поняла, что не может сдвинуть Томми с места, к тому же время все равно было потеряно, и она вновь, в последней надежде, доверилась ему; да и остальные девушки тоже стояли в растерянности, не произнося ни слова. Сначала парни шли медленно, но под конец заторопились. Тогда Томми Даффин вновь поднес свирель к губам и, едва парни окружили его, заиграл. Первые же звуки свирели оказали свое необычное действие на деревенских парней, и мыслями они полетели к ней, тогда как сами застыли на месте, до того ее мелодия была необычной; но вскоре они стряхнули с себя наваждение и сделали еще несколько шагов. И вот тут нечто таинственное из-за гор и из глубины веков поманило их, желая о чем-то рассказать, и они, внимая, опять встали как вкопанные. Теперь, казалось, громкая музыка звучала всюду, и они оглядывались, не понимая, откуда идет эта напасть, и ничего не видели, все же чувствуя, что из тьмы к ним приближается нечто в звуках, исторгаемых из свирели Томми Даффином. Неожиданно им стало ясно, что тайна гор и волшебство вечера обрели голос и говорят с ними. Не двигаясь, они внимательно слушали; их мысли унеслись далеко от утренней сходки у костра и от Томми Даффина, теперь они были заняты воспоминаниями столь давними, что им пришлось пройти через ворота, которые мы называем забвением, воспоминаниями о том, что было известно прапрадедам, старыми историями, которые жили в сказках, пока в них не поверили самые упрямые. Стоя на склоне Волда, деревенские парни вспоминали и вспоминали, а сгущавшаяся вокруг них вечерняя мгла была полна смысла, о котором прежде они и не догадывались. Все молчали, и девушки, и парни, разве что Томми Даффин играл на свирели, и ее звуки с великим вдохновением летели вдаль от одной тайны к другой. Потом наступила пауза, и Томми повернулся лицом к вершине горы и черному лесу. После этого он заиграл совершенно неведомую ему мелодию и зашагал наверх. Девушки и парни переглянулись, спрашивая друг друга, надо ли им идти, но никто не произнес ни слова, ни полслова. Все последовали за Томми. Ничего странного в этом не было, ибо новая мелодия была из другого мира. В ней был известный перелетным птицам зов, каким вожаки оповещают о ветре, который унесет стаю вдаль; в ней был трепещущий стихающий вой, собирающий звериную стаю; были звуки земных труб и ответ ясных волшебных рогов. Все приливы и отливы земной жизни подчиняются этой мелодии, и не было ничего удивительного в том, что девушки и парни последовали за Томми Даффином.

Следом за Томми Даффином они подошли к темному лесу, и свирель колдовским образом вдохнула жизнь в глухие и забытые места. Парни, что поджидали Томми в лесу, услыхали приближающуюся свирель: и им показалось, что тайны, притаившиеся среди старых деревьев, вдруг очнулись и после долгого молчания громко воззвали к ним. Ближе, ближе была свирель, и наконец даже папоротник запел в восторге. Молодые фермеры забыли о преследовании, забыли о своих планах, взлелеянных у костра; а всё потому, что лес был полон голосов старинных волшебств, на которые откликались голоса дальних легенд, и в тех и других было столько магии и красоты, сколько было лишь в сказках, которым внимают в младенчестве. Вытянувшись во весь рост, когда мимо проходил Томми со своей свирелью, они стояли молча, а потом шли за ним вместе со всеми. Томми и остальные поднимались наверх, переступая через шишковатые корни старых буков, пока не оказались на вершине Волда, после чего стали спускаться на другую сторону сначала между тесно стоящими соснами, но вскоре лес поредел, а потом лишь отдельные деревья чернели на фоне угасающего неба. Томми вел юношей и девушек через лес в долину, где на лужайке лежали Старые Камни, черные в вечерних сумерках.