дождевики. Темно-синий, с двусторонней камуфляжной подкладкой, Уильяма, и бледно-фиолетовый, с белыми цветами-аппликациями на капюшоне, Клэр. Черный поношенный дождевик отца достался ему от его отца, когда тот служил в морской пехоте. Эврика добавила к ним свой серо-лиловый дождевик на последний крючок в ряду, бросая сумку на антикварную прихожую Роды. Она ощутила свет от телевизора в кабинете, но звук был низким.

В доме пахло попкорном — любимый перекус близнецов после школы. Однако шеф-повар папа толком ничего не готовил. Его попкорн взрывался трюфельным маслом и тонко нарезанным пармезаном, или рубленными крендельками и жевательными кусочками карамели. Сегодняшняя партия пахла карри и поджаренным миндалем. Отец взаимодействовал лучше через еду, чем через слова. Создание чего-то величественного на кухне было его способом выражения любви.

Он и близнецы сидели, устроившись в своих обычных местах на огромном замшевом диване. Отец, раздевшись, чтобы высушить одежду, в серых трусах и белой футболке, спал на длинной стороне L-образного дивана. Его руки сложены на груди, а голые ноги были вывернуты и заострялись словно лопаты. Из носа исходил мягкий звук.

Свет выключен, и к тому же шторм на улице делал все темнее обычного, однако угасающее потрескивание огня сохраняло тепло в комнате. На Game Show Network (прим. американский кабельный канал, на котором транслируются исключительно игровые шоу) показывали старую телеигру «Новая цена — верная» — точно, которая не входила в список трех получасовых программ, одобренных журналами для родителей, на которых подписана Рода — но никто об этом ей не скажет.

Клэр сидела рядом с отцом, треугольник коротких ног в углу дивана, колени развернуты наружу от ее оранжевого джемпера, пальцы и губы золотистые от карри. Она была похожа на кусочек сладкой кукурузы, и если добавить к этому еще и копну белоснежных волос, закрепленных на макушке с помощью желтой заколки. Ей было четыре, и она очень любила смотреть телевизор, но на этом все. Ее челюсть была такой же, как и у ее матери и она так же сжимала ее, как и Рода, когда заканчивала что-либо доказывать.

Рядом с ней находился Уильям, его ноги болтались чуть выше пола. Его темно-коричневые волосы нуждались в стрижке. Он продолжал выдувать потоки воздуха с края рта, чтобы убрать волосы с глаз. Кроме этого, он сидел спокойно, сложив руки в аккуратную чашу на коленях. Он был старше Клэр на девять минут, осторожный и тактичный, всегда занимающий как можно мало места. На кофейном столике, рядом с тарелкой с попкорном находилась изуродованная стопка карточек. Эврика знала, что он пытался проделать серию магических трюков, о которых он узнал из библиотечной книги, выпущенной в пятидесятых.

— Эврика! — шепотом пропел он, соскальзывая с дивана и бегом направляясь к ней. Она подхватила его и начала крутить, держа его еще влажную голову в руке.

Кто-то мог подумать, что Эврика будет ненавидеть этих детей, так как именно они являлись причиной почему отец женился на Роде. Но когда они еще были двумя горошинами в животе Роды, Эврика поклялась, что ничего с ними не сделает. Они родились в первый день весны, когда ей было тринадцать. Эврика шокировала отца, Роду и себя, влюбившись в них сразу же после того, как в первый раз взяла в руки крошечную ручку каждого малыша.

— Я хочу пить, — сказала Клэр, не отрываясь от телевизора.

И конечно же, они иногда надоедали, но зато, когда Эврика уходила в нору депрессии, близнецам удавалось напомнить ей, что у нее есть и хорошие качества.

— Я принесу тебе молока. — Эврика опустила Уильяма, и они вдвоем направились в кухню. Она налила три чашки молока из хорошо организованного холодильника Роды, где все контейнеры для еды содержали маркировку, и впустила насквозь промокшего лабрадора, Ската, с заднего двора. Он потряс своей шерстью, выворачивая грязную воду и листья на стены кухни.

Эврика посмотрела на него.

— Я этого не видела.

Вернувшись в кабинет, она включила маленькую деревянную лампу над камином и облокотилась на подлокотник. Во время сна ее отец выглядел молодым и привлекательным, больше похожего на отца, которого она боготворила, когда была девочкой, чем на мужчину, с которым старалась изо всех сил наладить контакт в течение последних пяти лет, с момента женитьбы на Роде.

Она вспомнила, как дядя Трэвис на папиной свадьбе ни с того ни с сего отвел ее в сторону.

— Ты возможно не в восторге от того, что тебе придется делить отца с кем-то другим. — Сказал он. — Но мужчине нужна забота, и Трентон долгое время был одиноким.

Эврике было двенадцать. Тогда она не понимала, что имел ввиду Трэвис. Она всегда была с отцом, как он мог быть одиноким? В этот день она даже не осознавала, что не хочет, чтобы ее отец женился на Роде. Но сейчас она понимала это.

— Привет, пап.

Его темно-синие глаза распахнулись, и Эврика заметила в них страх, когда он вздрогнул, будто бы освобождаясь от такого же кошмара, который преследовал ее последние четыре месяца. Но они не обсуждали такие вещи.

— Кажется, я уснул, — пробормотал он, садясь и протирая глаза. Он потянулся к тарелке с попкорном и передал ей, словно это было приветствием, объятием.

— Я заметила, — сказала она, бросая горсть попкорна в рот. Большинство дней отец работал по десять часов в ресторане, начиная в шесть утра.

— Ты звонила сегодня, — проговорил он. — Извини, что не взял трубку. Я пытался тебе дозвониться сразу же, как вышел с работы. — Он моргнул. — Что с твоим лицом?

— Пустяки. Просто царапина. — Эврика избегала зрительного контакта и пересекла кабинет, чтобы достать телефон из сумки. Два пропущенных от отца, один от Брукса, и пять от Роды.

Она настолько устала, как будто пробежала гонку этим вечером. Меньше всего она хотела еще раз пережить сегодняшнюю аварию, рассказывая ее отцу. Он всегда оберегал ее, но после смерти Дианы, перешел черту и стал сверхзаботливым.

Если сказать отцу, что на свете существуют такие люди, которые водят машину как Эндер, это может привести к тому, что он навсегда лишит ее возможности водить машину. Она знала, что должна поднять этот вопрос, но ей следует преподнести его правильно.

Отец последовал за ней в прихожую. Он стоял в нескольких сантиметрах от нее и перетасовывал колоду карт Уильяма, прислонившись к одной из колон, держащих украшенный искусственными фресками потолок, ни одна из которых не могла стоять.

Его звали Трентон Мишель Будро Третий. Он отличался стройностью, которая передалась всем трем его детям. Он был высоким, с жесткими темно-светлыми волосами