Само собой изложение версии закончилось деликатным вопросом: нельзя ли мне покинуть эту жуткую площадь?

Примерно в три пополудни — после того как уехали шишки из ГУВД и мэрии — Батоева отпустили, и «Хаммер» помчал злого как черт Мустафу в его инородную резиденцию.

* * *

— Чья это квартира? — угрюмо спросил Димка, разглядывая богатое убранство огромного холла.

— Одного мертвого человека, — ответила Зарема.

— Ибрагима Казибекова?

— Да.

— Большая.

— Он любил жить красиво.

Шестикомнатные апартаменты мертвого человека располагались на берегу Строгинской поймы, в доме, который Орешкин видел только на рекламных картинках журналов. Территория тщательно охранялась собственной службой безопасности, но девушка сказала: «Прикажи войти в дом незаметно». Димка приказал. И ни один охранник не посмотрел в их сторону.

Гипноз?

— Располагайся, — предложила Зарема, сбрасывая куртку на кресло. — Здесь мы в безопасности.

— Ты уверена?

— Да. Это гнездышко Ибрагим свил лично для себя, и сыновья вспомнят о нем в последнюю очередь.

— Почему мы не поехали ко мне?

— Я же говорила: там люди Мустафы.

— Точно?

— Хочешь проверить?

Она улыбнулась. Под курткой оказалась легкая белая блузка, тонкая и почти прозрачная. И больше ничего. И Орешкин старался не смотреть на присевшую на диван красавицу.

— Ты ведь сможешь справиться с засадой?

— Смогу, — кивнула Зарема. — Но потом у ментов возникнут к тебе вопросы: откуда трупы, чего от тебя хотели…

— Понял, понял, понял.

Димка прошелся по мягкому ковру, остановился у окна, полюбовался рекой, набережной, задумчиво потер перстень, развернулся, сделал еще несколько шагов, постоял у картины.

— Пикассо, — сообщила девушка. — Подлинник. Ибрагим любил испанца.

— А ручки на дверях позолоченные…

— Из чистого золота, — поправила Орешкина Зарема. — Ибрагим не терпел фальши.

— Для меня это дико, — тихо произнес Димка.

— Ты из другого мира, — пожала плечами девушка.

— Наверное… — Орешкин помолчал. Потом решился: — А ты?

— Что я?

— Ты из другого мира?

На этот раз паузу взяла Зарема. Она перестала улыбаться, покусала губу, отвернулась и негромко ответила:

— Из другого царства. Есть царство людей. Есть царство джиннов. А есть те, кто волей обстоятельств оказывается не на своем месте.

Грусть в ее голосе потрясла Димку. Заготовленные вопросы вылетели у него из головы, показались глупыми, никчемными, слишком прагматичными. Вместо этого он почти шепотом поинтересовался:

— Твой дом далеко?

— Я уже не помню. — Девушка передернула плечами. — Я слишком давно живу среди вас.

— Тысячу лет?

— Гораздо больше.

— И все время кому-то служишь?

Она кивнула.

Димка вспомнил ее прыжок. Вспомнил элегантные и смертоносные движения — там, во дворе, двое громил ничего не смогли противопоставить хрупкой красавице. Вспомнил произнесенные им самим слова древней формулы и то, как засверкал камень.

«Да, за такой перстень не жаль миллиона. Не жаль и десяти…»

Странно, но осознание выигрыша не поглотило Орешкина. Не появилось чувства собственного превосходства и вседозволенности. Слишком много переживаний выпало сегодня на его долю, слишком резким получился переход: только что он стоял под дулом пистолета и вот уже сжимает в руке счастливый билет. Да и счастливый ли он? О Зареме знают Батоев и Казибековы, они наверняка захотят вернуть себе сокровище. А у них власть и деньги, у них солдаты. А у Орешкина только джинн с неизвестными техническими характеристиками.

— Я могу поспрашивать тебя?

— Конечно, — кивнула девушка. — Все с этого начинают.

Димка сел в кресло, потер лоб…

— Наши взаимоотношения?

— Ты хозяин, я рабыня.

В ее устах фраза прозвучала обыденно — привыкла.

А вот Орешкин вздрогнул — не ожидал.

Точнее, ожидал — «Тысячу и одну ночь» читал как-никак, но еще не осознал себя хозяином. Повелителем. Еще не понял, что есть некто, готовый исполнить любой его каприз.

Что у него есть раб.

— Хочешь, скажу: слушаюсь и повинуюсь?

— Скажи!

На Димку накатила лихость. Захотелось повелевать, приказывать. Захотелось увидеть склоненную голову.

— Прикажи что-нибудь, — попросила Зарема. — Просто так эту формулу не произносят.

— Что?

— Придумай.

— Построй дворец!

— Недвижимостью не занимаюсь, — улыбнулась девушка. — Но могу подсказать телефон солидной строительной компании.

Орешкин удивленно уставился на джинна:

— Ты серьезно?

— Я не могу врать хозяину.

— Никакого дворца?

— Увы.

— Мне что, подсунули бракованную модель?

Зарема весело рассмеялась.

— Знаешь, а ты отличаешься от тех, кому я служила раньше. Мне повезло.

— И чем же я отличаюсь? — после короткого молчания спросил Орешкин.

— Если им что-то не нравилось в моих ответах, они начинали меня бить. А ты шутишь.

— Ты чувствуешь боль?

— Да. Мне нельзя причинить вред, меня нельзя убить. Но боль я чувствую. И в эти мгновения мне так же плохо, как обычному человеку.

Она ответила ОЧЕНЬ спокойно, но Димка понял, что стояло за словами девушки. Годы унижений, насилия и страха. Бесчисленные годы непрекращающихся пыток, с помощью которых люди доказывали джинну, что они сильнее.

Орешкин криво улыбнулся:

— Ладно, оставим. Но если ты не умеешь строить дворцы, тогда какой в тебе прок?

В глазах Заремы сверкнули огоньки.

— Я умею воевать.

— И все?

— Разве этого мало?

* * *

— Мы потеряли троих; Исмаила…

— Не продолжай, — приказал Абдулла помощнику. — И так все понятно.

Он откинулся на спинку огромного кресла и замер, невидяще глядя перед собой. Только пальцы левой руки нервно ерзали по гладкой столешнице.