Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Скопцов вздохнул; от своей половины такой преданности он не наблюдал. «Потому что жестче с бабами надо. Кулак показывать иногда, чтобы не забывали, как он выглядит». И поглядел на свой солидный кулак; сарт заморгал еще чаще.
– Ну вот что… – начал Скопцов. И перебил себя чихом. «Заболею, – подумал, отираясь. – А-а! Гори всё синим пламенем…»
Синее пламя разорвало небо.
Епархиальный противомусульманский миссионер-проповедник отец Елисей Ефремов раскрыл зонт.
По зонту зачастило, но не сильно. Дождь таял, почти не касаясь земли. Душно. Город растворялся за спиной. Впереди, в очищенном воздухе, желтела степь. Кое-где еще облака, но вид их был миролюбивый. Вдали красовались своими вершинами горы.
Отец Елисей ехал в Свято-Николаевский монастырь.
Лентой тянулись туркестанские тополя с серебристой с испода листвой. Навстречу попадались сарты в пестрых халатах; охая на всю степь, тащились арбы. Иногда выглядывали две-три сартовские мазанки, с неизбежной чайханой и треньканьем двуструнного саза.
В саквояже миссионера-проповедника трясся двойной бутерброд и обернутый «Туркестанскими ведомостями» Ф. Ницше «Так говорил Заратустра», едкая книга.
В монастыре миссионера ждало дело сестер Свободиных.
Дело было начато еще весной. Пока летали меж ведомствами бумаги, наступил июнь. Отец Елисей тоже всё был занят докладами. Ислам наступал, и забот у противомусульманского миссионера-проповедника хватало и без любвеобильных сестер.
Но тут дело просочилось в местные газеты. В монастырь, куда определили Свободиных, явились корреспонденты и фотограф с техникой. Игуменья Лидия встретила представителей прессы кротко, прогуляла их по монастырю, до Свободиных не допустила: «Поймите, господа, их состояние…» Господа несолоно хлебавши осмотрели еще монастырскую птицеферму, сделали пару снимков и вернулись в город даже несколько одухотворенными.
Но раз замаячила пресса, медлить нельзя, так и до Петербурга дойти может. Да еще Александра, старшая, вот-вот должна произвести маленького сартёнка. Пришлось отцу Елисею захлопнуть «Заратустру» на любопытном месте и потащиться в монастырь, обдумывая слова, с которыми надлежало обратиться к падшим. В голове, однако, творилась полная заратустра. «Приеду – обдумаю», – сказал себе отец Елисей и достал бутерброд.
Порыв ветра вывернул тополиную крону. Впереди, влево от дороги, глянул куполок монастырской церкви.
Рапорт его Высокопреподобию Благочинному церквей города Ташкента Алексею Иоанновичу Маркову.
Вследствие предписания Вашего от 6 июня 1913 года за № 275 о производстве увещания русским девицам Александре и Марии Свободиным, имею честь донести, что мною увещание было сделано совместно с игуменьей монастыря 12 июня 1913 года.
При увещании представилась такая грустная и страшная картина! Здесь видно только одно: грязь, грязь и грязь… Глава семьи, отец, Саратовской губернии крестьянин Никифор Абрамов Свободин, 50 лет, был православный, хорошо грамотный, служил на Средне-Азиатской железной дороге, здесь его уволили, потом объявил себя магометанином, всё время живет у сартов, стал лекарем (табиб) среди туземцев, ходит всё время по базарам в различных городах Туркестана, тут же на базаре лечит различными снадобьями, пьяница, расточитель, занимается продажей своих девочек и мальчиков еще несовершеннолетними сартам, имеет детей 9 человек, 5 девочек и 4 мальчика, девочки проданы сартам, а мальчик продан в Персию, живет тайно в Ташкенте в старом городе, часто меняет местожительство, жену бросил, сожительствует с другими, от имени сожительницы Ирины Васильевны Константиновой, как заявили дети, посылает письма своим дочерям, находящимся в монастыре, подсылает ее в монастырь для того, чтобы вырвать из монастыря и передать сартам, Никифора Свободина лет пять тому назад разыскивало еще Туркестанское общество религиозно-нравственного просвещения.
Особый тип – его жена Елизавета Давыдовна Свободина, окончив торг своими детьми, ведя развратную жизнь, она отправилась в Скобелев и там живет на вокзале, она немка.
Отбеседовав, отец Елисей вышел во двор.
Природа радовалась и шелестела, а на душе было не так. На душе было пыльно и тяжело. Паутинно, будто в подвал голову сунул.
Зазвонили к вечерне.
Церковь изнутри была уютной, светлой. Очень женской какой-то. Он давно заметил, что церкви при женских монастырях отличаются неуловимо от церквей при мужских, и объяснял это по Вейнингеру. В остальном церковь обычная. Иконостас в два яруса, крашенный белой масляной краской; в алтаре три окна. Вспыхнул и истлел закат; «Великое славословие», очень женское, грудное.
После службы стоял на воздухе и наблюдал луну. Беспокоил оставленный в саквояже Ницше. В голову лезли всякие мысли. Начитанные, надышанные от типографского свинца. Выпитые глазами из срамных фотокарточек, которые как-то выпали из подушки сокелейника его, еще в семинарии: задохнувшись, бросился их жечь – корчились в пламени тела, лица…
Ходил по воздуху, отгоняя от себя прошлое.
Сердце от вечерни размягчилось, ум был тверд и напряжен.
«Сердце – это вагина духа; ум – его фаллос, – лезли мысли. – Сердце всё чувствует, всё в себя принимает, в мякоти свои…»
Поглядел на окно Свободиных.
О чем сейчас думают, о чем рассуждают сереньким своим умом?
В окне пошевелилось.
Александра? Мария? С животом – значит, Александра. Которая на виноградниках… Песнь Песней. «Пойдем в виноградники…»
– Отец Елисей!
Это от игуменьи. К ужину просят.
Еще раз глянул на свободинское окно. Там внутри словно ощутили. Задернулись противомушиной кисеей. «О сартах мечтают», – решил отец Елисей.
Вытаращил глаза и зашагал к ужину.
Луна вытягивала из отца Елисея тень и волочила ее за ним по траве.
Дети их находятся в монастыре. Дочь Александра родилась в Асхабаде 9 апреля 1896 года, беременная, сошлась с сартом в саду, приняла ислам, обвенчалась с сартом, ездила для этого в Оренбург, исполняет все мусульманские обряды, знает язык туземцев, оправдывает сожителя, что он ее не совращал, живет с ним как с хорошим мужем, безбедно, раньше она была голодна, раздета и холодна, любит она сожителя сарта, никогда от него не разлучается, разлучит их только смерть, если ей не придется сойтись с сожителем сартом, то она отравится или удавится, она продана отцем, ходит без креста, молитвы не совершает и от ограждения себя крестом отказывается. Просит, что, когда родится у нея ребенок, о крещении ея никому не говорить, чтобы об этом не узнал сожитель сарт.
Сестра ея Мария родилась в Чарджуе 19 марта 1898 года, продана сарту, несовершеннолетняя, давно заражена болезнью с изъязвлениями и ранами на теле, но и всё это не удерживает ее от пагубной жизни, в монастыре надела крест, ходит в церковь, молится по-православному.
Она послужила главной виновницей задержания ея с сестрой. Когда наступила Пасха, она заявила сожителю сарту, что она желает Пасху встретить по-русски с пасхальными крашеными яйцами,
