Было налажено производство свинцовых пуль — их отливали сучанские шахтеры. Белые сетовали на то, что партизаны будто бы употребляли «нарезные патроны» (имеются в виду пули с надпиленной медной оболочкой, превращенные тем самым в разрывные — «дум-дум», — практически не оставляющие шанса даже при легком ранении). По воспоминаниям Титова и Ильюхова, такие слухи появлялись из-за того, что самопальные партизанские пули были мягкими — без оболочки, из чистого свинца. «Приготовленные подобным способом патроны в случаях попадания делали такие раны, что спасти раненого было почти невозможно… Мы, в ответ на обвинение нас со стороны белых в жестокости, неоднократно предлагали их офицерам выход, а именно: мы предлагали снабжать нас из складов владивостокской крепости, находившихся в их руках, фабричными патронами». Но те на такой шаг не пошли.

Одновременно партизаны стремились добывать пули с твердой оболочкой, потому что безоболочечные боеприпасы годились только для старых берданок, но не для трехлинеек. Помогало «царское наследство» — земляной вал-пулеулавливатель в Анучине на старом стрельбище.

«Для пополнения боевых запасов было организовано кустарное производство, — вспоминал Мелехин. — Бомбы[71] делались из железных труб, начиненных динамитом и обрезками железа». Партизан поджигал шнур и на счет «девять» бросал. «Взрыв был потрясающий; своеобразно соединялся глухой гул с режущим ухо треском. Содержимое банки-бомбы разлеталось во все стороны, поражая все на пути… Попадавший в тело кусок гвоздя или грязной ржавой жести не только рвал на куски мясо, но, как правило, производил заражение крови, — пишут Ильюхов и Титов. — Такими средневековыми способами мы вынуждены были пользоваться: нельзя же было идти с голыми руками против вооруженного с ног до головы врага».

Порой партизаны обзаводились пушками. Есть сведения даже о применении танков «рено». Но все же главным оружием партизана были винтовка, граната, сабля. Фадеев в «Последнем из удэге» писал о весне 1919 года: «Во всем Сучанском районе не было уже ни одной берданы или обреза, которые не были бы пущены в дело. В последнее время добровольцы приходили вооруженные дробовиками и дедовскими кремневыми ружьями. Тот, кто приходил с пустыми руками, терпеливо ждал, пока отобьют винтовку у неприятеля или освободится ружье погибшего товарища». По словам Фадеева, обычный запас патронов не превышал 40–50 на каждого бойца, стрелять полагалось только по видимой цели, на близком расстоянии и по команде. В небольшой стычке партизан расходовал до пяти патронов, в крупном по местным меркам сражении — 20–30.

В конце июня 1919 года партизаны под руководством Сергея Лазо провели одну из самых громких акций — вывели из строя Сучанский рудник и железнодорожную ветку, чтобы лишить Владивосток угля[72]. «Операция прошла успешно: американский гарнизон был разбит, а железнодорожный путь разрушен, — вспоминала вдова Сергея Лазо Ольга. — Шахтеры взорвали подъемники на узкоколейке, по которой доставлялся уголь, партизаны уничтожили шесть мостов, захватили винтовки, патроны, телефонную аппаратуру и походные палатки. Эти палатки они впоследствии использовали для устройства госпиталя в глухой тайге. В этой операции партизанские отряды действовали уже не разрозненно, а под единым командованием. И их действия сочетались с забастовочным движением рабочих в городе».

Лазо, избранный командующим партизанскими отрядами Приморья, делает доклад о новой оргструктуре: командир отряда избирается партизанами, во главе отрядов уезда стоит командующий, избранный революционным исполкомом Советов и утвержденный партизанами. Он самостоятелен в исполнении боевых операций, но «в отношении общих целей и задач» исполняет указания революционного исполкома[73].

Успех партизан на Сучанской ветке вызвал ожидаемую реакцию. Уже в июле белые и интервенты проводят ряд карательных акций — только на Сучан брошено до восьми тысяч человек. «Начались бои, в которых кроме белых участвовали японцы и американцы… Устоять против них партизанам было трудно, приходилось отступать, — вспоминал Губельман. — В одном из боев был ранен адъютант Лазо тов. Попов. Белогвардейцам удалось его захватить, и он был зверски замучен. Ему выкололи глаза, отрезали уши, привязали к хвосту лошади и, волоча по деревне, допрашивали, каковы силы партизан и кто ими командует. Но ничего добиться они не смогли. Тогда обозленные палачи вырезали тов. Попову язык и еще живого зарыли в яму».

Разбитые партизанские отряды отходят к Анучино и Чугуевке. Почти во всех селах Сучанской долины встают колчаковские гарнизоны. Наступает «полоса тяжелой реакции». Уцелевшие партизаны прячутся в сопках. Лазо бродит по тайге — с палкой, с походной канцелярией за плечами, опухший от болезни почек, одинокий[74]. В среде партизанских командиров начинаются распри. Появляются «батьковщина» и «атаманство», случаются грабежи. Иные командиры дошли до порок и расстрелов староверов («этого, правда, наиболее реакционного элемента приморской деревни», — замечали Ильюхов и Титов).

Дело идет к осени. Партизаны строят в тайге зимние базы. Но зимовать в сопках не пришлось. Упадок июля-сентября 1919 года сменился новым подъемом.

К началу 1920 года на Дальнем Востоке и в Забайкалье действовало около двухсот партизанских отрядов и групп, в которых насчитывалось до пятидесяти тысяч партизан. Возникли четыре партизанские армии: Восточно-Забайкальская, Приморская, Амурская и Прибайкальская[75].

Красная армия в это время переваливает Урал, идет по Сибири. В Приморье пробегают искры между колчаковцами и чехами. Атаман Семенов в Забайкалье и атаман Калмыков в Приамурье ведут каждый свою политику. В армии Колчака теперь в основном — мобилизованное, «немотивированное» крестьянство. Гарнизоны норовят перейти на сторону партизан. Тактика красных меняется: они стремятся уже не победить колчаковцев, а превратить их в своих. Ведется пропаганда, готовится восстание.