В дверях моей учебной комнаты показался эксперт, снимающий на ходу резиновые перчатки.

– Следователь просит преподавателя зайти.

Я выдернула руку из влажных от волнения пальцев заведующего и пошла в комнату. Там работало несколько человек. Кто-то что-то писал, кто-то снимал отпечатки, что лично мне показалось делом совершенно бессмысленным – проходимость учебной комнаты очень высокая, каждый студент непременно что-то здесь потрогал. А есть еще я, лаборанты, другие ассистенты кафедры – словом, множество людей.

На цинковой крышке ванны, установленной справа от двери, лежал труп женщины, который осматривал полный лысоватый дядька, чем-то неуловимо похожий на моего отца. Бросив беглый взгляд на труп, я поняла, что он точно «не наш». В моем распоряжении неотпрепарированных трупов сейчас не было, а этот явно не тронут рукой анатома.

За моим столом сидела худенькая рыжеволосая девушка, по виду лет двадцати. Но когда я подошла ближе, оказалось, что лет ей не меньше, чем мне, просто забранные в хвост волосы и лицо почти без косметики сильно ее молодили.

– Здравствуйте. Я следователь прокуратуры Ряжская Евгения Анатольевна, – представилась она, показав удостоверение. – А вы, я так полагаю, Александра Ефимовна Гельман-Сайгачева, доцент кафедры нормальной анатомии, которая ведет занятия в этом кабинете? Вы присаживайтесь.

Я кивнула и села на стул, который обычно занимали пришедшие на зачет студенты. Довольно странное ощущение – сидеть по другую сторону стола и чувствовать себя ровно так, как чувствовали себя мои студенты, отвечая по билету.

– Александра Ефимовна, когда вы в последний раз открывали ванну с препаратами?

– Ту, что у окна, вчера, а ту, что у двери, дня три назад.

– А по какому принципу вы их открываете? – прикусив кончик ручки, спросила Евгения Анатольевна.

– По тематическому. В дальней ванне в основном отдельные препараты, органы. А в ближней – мышечно-нервный препарат и полиорганный.

– То есть в ближней ванне было два трупа целиком?

– Ну как целиком? Один отпрепарирован таким образом, чтобы видны были сосуды и нервы, на нем нет кожи. Второй – чтобы обнажился только органокомплекс, – объяснила я. – Вчера нам нужны были только препараты желудка и печени, поэтому полиорганный мы не вынимали.

– А как вы их различаете?

– Нервно-мышечный – мужской, в зеленом саване, а полиорганный – женский, в красном.

– Что-то жутковато, – поежилась следователь. – Я-то думала, что давно перестала испытывать эмоции при виде трупов, но у вас тут просто…

Я чуть улыбнулась – такое впечатление обычно и производили наши препараты на людей неподготовленных. Со временем студенты привыкают к этому, но в первые несколько дней бывает всякое.

– А каким образом трупы попадают к вам?

– Из морга.

– Нет, это понятно. Но по какому принципу?

– Либо бесхозные, либо те, кто при жизни завещал свое тело науке. Но таких сейчас почти не бывает. Так что обходимся невостребованными, это в основном бомжи. Риск есть, конечно, туберкулез, к примеру, но мы стараемся отбирать как можно тщательнее.

– Я бы покурила, – вдруг сказала следователь, – здесь где-то можно?

– Вообще у нас не курят, но думаю, что сегодня шеф сделает исключение. – Я встала и набросила на плечо ремень сумки. – Идемте в мой кабинет.

Поднявшаяся из-за стола Ряжская оказалась чуть выше меня и, судя по крепким икрам, обтянутым колготками, увлекалась чем-то вроде бега или коньков. Заметив, что я смотрю на ее ноги, следователь пояснила.

– Мастер спорта по бегу на коньках. Не стоит, конечно, юбки носить с такими лытками, но начальство категорически запрещает брюки.

– Нормальные ноги, просто икроножные мышцы хорошо выражены, – пожав плечами, я вышла из комнаты и направилась в свой кабинет, располагавшийся в правом крыле кафедры у пожарного выхода.

– Проходите, Евгения Анатольевна, садитесь, я сейчас форточку открою.

Она отстранила меня, подошла к окну, сама открыла форточку и уселась на подоконник.

– Ничего, если я так? Люблю подоконники.

Я пожала плечами:

– Да ради бога.

Мы закурили, я потянулась к кнопке электрического чайника и вопросительно взглянула на следователя. Та радостно кивнула:

– Ой, было бы замечательно. Я вторые сутки на ногах, кофе бы не помешал.

– Вторые сутки? Это что ж у вас, личная пятилетка?

– Нет, это катастрофическая нехватка сотрудников. Нагрузка большая, а выхода нет.

– А в адвокаты? – вынимая из шкафа банку кофе и чашки, спросила я.

Евгения Анатольевна махнула рукой:

– Нет. Какая адвокатура? У нас династия – дедушка, бабушка, папа, мама и я. Дома не поймут.

Меня интересовал один вопрос, задавать который я по понятным причинам не спешила. Как скоро она спросит меня о моих родственниках? Об этом неминуемо заходила речь при каждом столкновении с сотрудниками правоохранительных органов. Такова уж, видимо, моя судьба – быть дочерью криминального авторитета и женой его доверенного человека. В том, что и эта девица обязательно его задаст, я почти не сомневалась, оставалось только понять, в какой именно момент это произойдет.

– Вы давно на этой кафедре работаете? – с наслаждением затягиваясь сигаретным дымом, спросила Евгения Анатольевна.

– С момента окончания академии.

– То есть врачом вы не работали?

– Нет. А зачем? Меня никогда живые люди не интересовали, – пошутила я, вспомнив, что примерно так же отвечала на вопрос о своей прошлой профессии Ольга Паршинцева. – А чтобы анатомию преподавать, работать до этого врачом совершенно не обязательно. Важно иметь интерес к науке и к тому, чтобы обучать будущих врачей премудростям строения человеческого тела, вот и все. Врач без знаний анатомии – это как скрипач без пальцев, например. Я так считаю.

Я налила кофе в обе кружки, протянула одну Ряжской и села за стол. Следователь с благодарностью улыбнулась и сделала глоток.

– Господи, нектар животворящий. Еле на ногах держусь, за ночь не присела. Скажите, Александра Ефимовна, а вы по мужу Сайгачева или Гельман?

– Какая разница?

– Хочу определиться.

– С чем? Кто из них двоих мне кем приходится?

Видимо, в моем ответе было многовато агрессивных ноток, потому что щеки Ряжской слегка порозовели.

– Я что-то неприличное спросила?

– Нет. Просто мне надоело всякий раз…

– О, простите. Это я как раз хорошо понимаю. Родственные связи – дело тонкое и иной раз весьма обременительное. Я одно время всерьез мечтала сменить фамилию, чтобы не быть дочкой и внучкой «тех самых Ряжских», – вздохнула она, прижимая окурок в пепельнице пальцем. – Меня ведь даже на следствие брать не хотели, думали, блатная и глупая, работать не смогу. А у меня красный диплом. Представляете, как обидно?