Чем ближе был час отъезда, тем сильнее на меня накатывали страх и волнение. Было решено, что в Москве я остановлюсь у сестры Лены, она же обещала помочь разобраться в пугающей и непривычной для меня столичной жизни.

Я перебрала свои книги, протерла пыль на полках, расставила их по местам, что-то положила в уже забитый до верху подаренный папой чемодан. И обнаружила, что несколько книг так и не сдала в школьную библиотеку.

Сложив их в полотняную сумку, я решила прогуляться до школы, а заодно заглянуть к маме, которая в этот жаркий летний день отправилась разбирать какие-то вещи в своем классе, готовя его к каникулам и отпуску.

Махнув рукой Диме, копающемуся в гараже со своим мотоциклом, я вышла на дорогу, ведущую к школе. Странно было идти по ней летом, а еще страннее было осознавать, что делаю я это, возможно, в последний раз. Прежде эта дорога казалось мне длинной, даже бесконечной, сейчас же она закончилась так быстро, словно я успела сделать всего несколько шагов.

Окна на втором этаже нашей старенькой школы были распахнуты настежь, откуда-то слышались веселые голоса учителей и смех. Учебная пора закончилась, а значит, у них наконец-то появилось время на обычные человеческие и профессиональные разговоры.

Я прошла через весь длинный коридор на втором этаже и открыла дверь в светлый и уютный мамин класс.

— О, Элечка! — мама выглянула из-за внушительной стопки журналов и газет. — Заходи! Чай будем пить?

— Мам, жара такая… — наморщила я нос.

— Наоборот, в жару и надо пить что-то теплое, чтобы меньше ощущать высокую температуру.

— Давай просто так посидим, — предложила я. — Или, хочешь, я могу помочь тебе?

Мама села за свой стол, а я на первую парту. Мы посмотрели друг другу в глаза долгим взглядом.

— Я очень волнуюсь за то, как ты доберешься одна до Москвы и как устроишься там… Но почти совсем не волнуюсь по поводу вступительных экзаменов.

Зная маму, я понимала, что сейчас она говорит неправду. Она очень волнуется и за поездку в столицу, и за экзамены. Но сказать это — значит, показать, что она сомневается в моих силах.

— Не переживай, мам. Все будет хорошо, — повторила я слова бабушки.

— Конечно, милая. Не МГУ, так МПГУ… Да мало ли замечательных ВУЗов в Москве! — она засмеялась, и от ее легкого, звенящего смеха я тоже невольно улыбнулась.

— Спасибо вам с папой, что отпускаете меня за моей мечтой.

Мама вздохнула:

— Да разве тебя удержишь, когда ты чего-то захотела? Иногда мне кажется, что моя дочь как мотылек — летит к своей мечте, не понимая, что мечта может причинить ей боль и страдания…

— Мам, ты сейчас о поступлении? — с сомнением спросила я.

Она снова вздохнула:

— О нем и не только.

— Значит, о Дане?

Мама уперлась локтями в стол и положила подбородок на руки:

— Значит, о Дане…

— Что за спор у вас с папой вышел, что ему пришлось со мной про контрацепцию разговаривать?

Мама засмеялась и махнула на меня рукой:

— Это наши дела. Он справился?

— Он был неплох, но запинался и готов был провалиться сквозь землю. Как, впрочем, и я.

Мама засмеялась еще громче.

Мои родители были удивительной парой. Живя вместе больше двадцати лет, они до сих пор вели себя как молодожены: долгие взгляды за завтраком, цветы без повода, походы вдвоем в ресторан, поцелуи на бегу и прогулки в парке… Стоит ли мне и дальше допытываться об условиях спора, проигрыш в котором привел папу к этому весьма неудобному для нас с ним разговору?

— Значит, Даня? — мама посмотрела на меня теперь уже серьезно.

Я кивнула.

— Как думаешь, он «тот самый»? — от этого ее вопроса я немного смутилась, но ответила то, что первым пришло в голову:

— Он особенный, мам.

Мама молчала, показывая всем своим видом, что готова выслушать меня, и я продолжила:

— Я чувствую, что небезразлична ему. Он заставляет меня стать лучше: поверить в себя, не держать в себе эмоции, захлебываясь ими в одиночестве, не давать себя в обиду, поверить, что я красивая…

— Дочка, ты очень красивая! — удивленно воскликнула мама. — С чего ты взяла, что это не так?

Я пожала плечами.

— Элечка, да если бы ты была «так себе», то вокруг тебя, моя хорошая, не кружило бы столько красивых мальчиков. Запомни это, и выше свой восхитительный носик, прекрасная леди!

Мы улыбнулись, и мама задумчиво сказала:

— Кто бы мог подумать, что твое сердце украдет Даня Шустов…

— Почему?

— Потому что он очень уверенный в себе и целеустремленный парень. Поверь моему педагогическому опыту и личным наблюдениям за этим мальчиком — он никогда не остановится на пути к своей цели. Впрочем, как и ты. Если ваши цели и мечты будут одинаковыми, то вместе вы многого добьетесь и, я уверена, будете счастливы. Но жизнь — это не только дорога к заветной цели, это и любовь, и уважение, и жертвенность, и готовность уступить любимому человеку… — мама откинулась на спинку стула и сложила руки на груди. — Ай! Не заморачивайся ты пока, я говорю как бабуля на свадьбе! Не сердись на нас с папой из-за того, что мы беспокоимся за тебя. Ты так быстро повзрослела… Дай нам немного времени, чтобы привыкнуть, хорошо?

Я согласно кивнула.

— А ты почему сегодня в школу пришла, вроде, не собиралась?

— Нашла книги библиотечные, решила сдать, пока не забыла, да и Зою Николаевну повидать перед отъездом.

— Ну, хорошо. Я еще немного покопаюсь тут, и пойду домой.

Мы попрощались, и я направилась в сторону библиотеки.

Едва я повернула к лестнице, как увидела Даню, стоящего рядом со входом в библиотеку. Сердце подпрыгнуло и застучало в два раза быстрее.

Сегодня он снова был одет во все белое, и у меня от зрелища контраста его смуглой кожи и кипенно-белой одежды даже голова закружилась.

Услышав мои шаги, он посмотрел на меня и улыбнулся.

— Привет, малая!

— Привет, а ты как тут оказался? — я сбежала с лестницы и кинулась ему на шею. Даня подхватил меня и, не опуская на пол, поцеловал.

— Я искал тебя. Димка сказал, что ты пошла в библиотеку…

— Как здорово, что ты пришел! Во-первых,