Я откинулась на спинку стула и пристально взглянула в ее глаза, размышляя, стоит ли мне рассказывать подробности. Вообще-то Гэбби единственная, с кем я в состоянии их обсуждать. Может, так будет лучше? – подумала я. Но для кого лучше? Для меня?

– Преступник изувечил жертву. Потом расчленил и перенес в лес.

Гэбби молчала.

– Мне это убийство напоминает убийство другой женщины, с ее телом я тоже работала, – сказала я.

– Что ты имеешь в виду?

– Я вижу одинаковые... – Я старательно выбрала следующее слово. – Одинаковые элементы и в том, и в другом случаях.

– Например?

Она взяла бокал.

– Например, обезглавливание.

– По-моему, такое происходит довольно часто. Женщина становится жертвой, ей разбивают голову, ее душат, разрезают на части.

– Да, – согласилась я. – К тому же я еще не знаю причину смерти второй убитой, ее тело сильно разложилось.

У меня возникло ощущение, что Гэбби сделалось не по себе. А может, я ошиблась.

– Что еще тебе кажется странным?

Гэбби поднесла бокал к губам, но не отпила из него.

– Расчленение обоих тел. А еще...

Я замолчала, вспомнив о вантузе. Я до сих пор не понижала, что он означает.

– Значит, ты считаешь, что и ту и другую женщину пришил один и тот же ублюдок? – спросила Гэбби.

– Да. Считаю. Но не могу убедить в этом кретина, которому поручено расследование дела. Он не желает даже думать о том втором убийстве.

– Не исключено ведь, что эти убийства – дело рук одного из тех психопатов, которые, издеваясь над женщинами, кончают? – спросила Гэбби.

– Да, – ответила я, не глядя на нее.

– Думаешь, он не остановится?

Голос Гэбби опять прозвучал резко, но на сей раз она четко выговорила все слова. Я положила вилку на стол, посмотрела подруге в глаза и увидела в них странно напряженное выжидание. Ее рука слегка дрожала, пальцы крепко сжимали ножку бокала, поверхность вина волновалась.

– Гэбби, прости. Не следовало тебе об этом рассказывать. Гэбби, с тобой все в порядке?

Она расправила плечи и, продолжая пристально на меня смотреть, осторожно поставила на стол бокал, но пальцы разжала и убрала руку не сразу, чуть погодя. Я жестом подозвала официанта.

– Кофе будешь?

Гэбби кивнула.

Мы закончили ужин, побаловав себя трубочками канноли и капуччино. Гэбби пришла в себя, когда мы принялись вспоминать годы учебы, шутить и смеяться над самими собой – над теми, прежними, нами, с длинными прямыми волосами, в джинсах-"колоколах" на бедрах. Над всем своим поколением, последовавшим по пути нежелания подчиняться.

Когда, выйдя из ресторана после полуночи, мы шли по улице, Гэбби возобновила разговор об убийствах.

– Каким он может быть, этот парень?

Я удивилась ее вопросу.

– Я имею в виду, ты считаешь этого типа сумасшедшим? Или нет? И сможешь ли его вычислить?

Моя растерянность ее раздражала.

– Ты бы смогла узнать этого ублюдка среди толпы? На пикнике? В церкви?

– Ты об убийце? – уточнила я.

– Да.

– Не знаю.

Гэбби помолчала.

– Он ведь не остановится?

– Думаю, нет. Если один и тот же человек убил обеих этих женщин – а я не могу быть в этом уверена, – значит, его действия организованны. Он строит план, продумывает каждый свой шаг. Многим серийным убийцам удается долгое время дурачить весь свет, Гэб. Но я ведь не психолог и могу лишь разглагольствовать на подобные темы.

Мы подошли к моей машине, и я открыла ее. Гэбби неожиданно схватила меня за руку.

– Давай я кое-что тебе покажу!

В моем мозгу сработал сигнал тревоги.

– Гм...

– Это касается моего проекта. Давай съездим в район красных фонарей, и ты просто взглянешь на девочек?

Я посмотрела на Гэбби как раз в тот момент, когда сияние фар подъезжавшей машины осветило ее лицо. Оно выглядело странно в этом движущемся свете: некоторые черты выделились, другие спрятались в тени. Глаза Гэбби горели, и я почувствовала, что не смогу ей отказать.

– Хорошо.

На самом деле это было вовсе не хорошо. Я взглянула на часы – восемнадцать минут первого. Мне хотелось выспаться перед завтрашним днем, но я не желала огорчать Гэбби.

Она села в машину и отодвинула сиденье назад до самого упора. Пространства для ног прибавилось, но ей и этого было маловато.

Пару минут мы ехали молча. Следуя указаниям Гэбби, я направилась на запад и, миновав несколько кварталов, свернула на юг, на Сент-Юрбен. Мы обогнули восточный край гетто Макгилла – шизоидную амальгаму домов, сдаваемых по низким ценам студентам, высоченные кондоминиумы и благородного вида здания из коричневого камня. Я свернула налево, на улицу Сен-Катрин. Сердце Монреаля осталось у нас за спиной. В зеркале заднего вида я могла видеть затененные очертания комплекса Дежарден и площади Искусств, с вызовом взирающих друг на друга. Ниже красовался Дворец конгрессов.

В Монреале великолепие центра города резко переливается в убогость западной окраины. Улица Сен-Катрин видит и то, и другое. Начинающаяся в изобилии Вестмаунта, она тянется через центр к востоку, к бульвару Сен-Лоран или Мейну – разделительной линии между востоком и западом. Центр застроен высотками и отелями, театрами и торговыми центрами.

С Сен-Лорана начинаются владения проституток и бандитов. Их район тянется на восток, от Мейна до деревни геев, в которой обитают также торговцы наркотиками и скинхеды. Иногда эти места отваживаются навестить туристы и жители пригорода, чтобы, избегая встреч взглядами, поглазеть на оборотную сторону жизни и удостовериться, что они не имеют к ней никакого отношения. Надолго никто из них здесь не задерживается.

Мы почти въехали в Сен-Лоран, когда Гэбби жестом велела мне свернуть направо. Я нашла свободное место напротив секс-бутика и заглушила мотор. С краю на другой стороне дороги у входа в отель "Гранада" толпилась группа женщин. На дверях отеля висела вывеска "ШАМБР ТУРИСТИК", но я сильно сомневалась, что туристы когда-либо останавливались здесь.

– Вон, – сказала Гэбби. – Это Моник.

На Моник были виниловые сапоги, заканчивавшиеся посередине бедра. Зад едва прикрывал растянутый до предела черный спандекс. Сквозь него виднелись полоска трусиков и нижний край белой блузки. Пластмассовые серьги-кольца, вдетые в уши, касались плеч, в до невозможности черных волосах горели ослепляющие розовые пятна. Она выглядела карикатурой на проститутку.