Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ее убили. Никто не пытался скрыть этот факт или выдать ее смерть за естественную. Осталось выяснить, кто ее убил. Сеньор Вега? У нас нет ни одного вещественного доказательства, кроме подушки.
— Что говорят соседи? — спросил Кальдерон, отходя в сторону от остальных.
— Их мнения противоречивы, — ответил Фалькон. — Сеньора Хименес знала сеньора Вегу в течение нескольких лет. Она не считает его способным на самоубийство. К тому же она упомянула, что он купил новую машину и собирался в отпуск в Сан-Диего. Однако сеньора Крагмэн показала мне недавние фотографии сеньора Веги. Они свидетельствуют: он явно страдает и, возможно, психически нестабилен. Вот, посмотрите, она дала мне обзорный лист.
Кальдерон, хмурясь, просмотрел кадры.
— Стоит босиком в своем саду в январе, — комментировал Фалькон. — А вот еще одна, он плачет у реки.
— Зачем она такое снимает? — спросил Кальдерон.
— Это ее работа, — сказал Фалькон. — Способ самовыражения.
— Фотографировать страдания, которые люди хотели бы скрыть? — произнес Кальдерон, поднимая брови. — Она со странностями?
— Утверждает, что интересуется скрытыми движениями души, внутренней борьбой, — сказал Фалькон. — Старается уловить и запечатлеть тот голос, о котором говорил сеньор Васкес. Тот, который никому не слышен.
— На что это ей? — недоумевал Кальдерон. — Она же фиксирует лицо, а не голос… Я хочу сказать, какой смысл?
— Голос звучит в голове и не слышен окружающему миру, — сказал Фалькон. — Ей интересно желание страдающего человека быть на улице… среди незнакомых людей. Выхаживать из себя боль.
Они переглянулись, вышли из комнаты и направились в спальню Марио. Кальдерон протянул Фалькону обзорный лист:
— Тебе не кажется, что это чушь?
— Я только повторяю ее слова, — ответил Фалькон, пожав плечами.
— Она таким образом что-то… компенсирует?
— Ну еще бы! У нее на стене висит и моя фотография, — пробурчал Фалькон, все еще кипя от злости. — Увеличенный снимок. Я смотрю на реку с моста Королевы Изабеллы Второй.
— Этакий папарацци эмоций, — поморщившись, сказал Кальдерон.
— Фотографы — странные люди, — задумчиво проговорил Фалькон, который сам занимался фотографией. — Они оперируют совершенными мгновениями настоящей жизни. Определяют для себя идею совершенства, а затем гонятся за ней… как за добычей. Если повезет, находят образ, который усилит идею, сделает ее более живой… но в итоге ловят нечто эфемерное.
— Призраки, внутренняя борьба, эфемерная добыча… — пробормотал Кальдерон. — Все это никуда не годится.
— Дождемся вскрытия. Оно должно дать осязаемый материал для работы. А я тем временем хочу найти Сергея, садовника. Он находился ближе всех к месту преступления и обнаружил тело.
— Еще один призрак, — заметил Кальдерон.
— Мы должны обыскать его комнату и нижнюю часть сада.
Кальдерон кивнул.
— Я, наверное, схожу посмотреть на фотографии сеньоры Крагмэн, пока вы обыскиваете комнаты садовника, — сказал он. — Хочу рассмотреть снимки в нормальном размере.
Фалькон смотрел, как судебный следователь спускается на первый этаж. Кальдерон переговорил с судебным медиком, катая в руках сотовый телефон, словно кусок мыла. Потом быстро сбежал по лестнице. Кальдерон казался странно уверенным в себе и оживленным.
«Такая манера поведения совсем нетипична для него!» — подумал Фалькон и тут же отогнал от себя эту тревожную мысль.
Хавьер отправился на поиски Сергея. Когда, обливаясь потом, он пересек освещенную солнцем лужайку, то заметил горку обугленной бумаги на решетке, стоявшей на мощеной площадке для барбекю. Верхний лист был скомкан, хорошо прогорел и рассыпался, когда Фалькон коснулся его ручкой. Бумаги, лежавшие снизу, огонь пощадил, на них можно было различить слова, написанные от руки.
Фалькон вызвал в сад Фелипе, и тот явился со своим чемоданчиком.
— Не многое из этого мы сможем спасти, — сообщил он, осмотрев полуистлевшую бумагу через специальные очки. — Да и сможем ли вообще?
— Похоже на письма, — сказал Фалькон.
— Получается разобрать только отдельные слова, но почерк округлый, похож на женский. Я их сфотографирую, пока все не рассыпалось.
— Скажи, какие слова ты разбираешь.
Фелипе прочитал несколько слов, подтвердив, что писано по-испански, и сделал несколько снимков цифровой камерой. Обугленный листок раскрошился, стоило ткнуть его ручкой. Разглядел обрывок фразы «en la escuela» — в школе, а больше ничего. В самом низу кучи Фелипе наткнулся на бумагу иного качества. Он выудил из черных хлопьев прозрачные останки.
— Современная фотография. Они очень хорошо горят. Химическое покрытие пузырится, когда бумага под ним сгорает. Вот и все, что остается. Старые фотографии не так легко сжечь. Бумага плотнее, добротнее.
Фелипе вытащил листок с завернутыми черными блестящими краями, но сохранивший в середине изображение. Он перевернул его и увидел черно-белый портрет девочки. Позади стояла женщина, чье присутствие обозначалось только рукой с кольцом, лежащей на плече девочки.
— Ее можно датировать?
— Профессиональные фотографы в Испании пользовались такой бумагой много лет назад. Но это может быть и любительский снимок. Или он сделан за границей, где такую еще используют. Так что… датировать сложно, — сказал Фелипе. — Прическа девочки выглядит немного старомодной.
— Шестидесятые, семидесятые? — спросил Фалькон.
— Вполне вероятно. Она не похожа на деревенского ребенка. И женская рука на плече явно не знала физической работы. Я бы сказал, что это обеспеченные иностранцы. У меня есть двоюродные сестры в Боливии, они примерно так же выглядят. Как бы сказать… немного несовременно.
Они упаковали остатки фотографии, нашли тень и отряхнулись от пепла.
— Старые письма и фотографии сжигают, когда наводят порядок в доме, — предположил Фелипе.
— Или в голове, — сказал Фалькон.
— Может быть, он все-таки покончил с собой, а мы невесть что накручиваем?
— Зачем все это сжигать? — ответил Фалькон вопросом на вопрос. — Болезненные воспоминания. Часть жизни, о которой не должна узнать жена…
— Или часть жизни, о которой не должен узнать сын, — сказал Фелипе. — Даже после смерти отца.
— Возможно, этот материал мог стать опасным, попади он не в те руки.
— В чьи руки?
— Пока не знаю. Но согласись: такие вещи сжигают, если они несут боль, позор или опасность.
— А если это всего-навсего детская фотография его жены? — сказал Фелипе. — Что бы ты на это сказал?
— Родителей сеньоры Веги уже нашли? — спросил Фалькон. — За мальчиком действительно лучше присматривать им, чем сеньоре Хименес.