Что же касается самого сражения, то оно действительно заслуживает самого пристального внимания, ведь громадная, хорошо вооруженная и обученная армия была разгромлена лишь передовыми отрядами армии неприятельской. Да и те участвовали в битве в неполном составе, у Аппиана четко прописано, что «фаланге Митридата даже не пришлось вступить в дело». Стратеги Митридата и царевич Аркафий действовали творчески, исходя из той ситуации, которая складывалась на поле боя, стараясь по мере возможности координировать действия своих войск и вовремя приходить на помощь друг другу. Особенно хотелось бы отметить то, как мастерски сумел распорядиться боевыми колесницами Архелай — этот род войск уже во времена походов Великого Македонца считался анахронизмом, а в битве при Амнейоне именно они решили исход дела в пользу отрядов Митридата. Понтийские воины сражались доблестно, их не испугал громадный численный перевес неприятеля, и в итоге они добились небывалого успеха. «Победу одержало войско немногочисленное над превосходящим его намного численностью не вследствие какой-либо сильной позиции или ошибки неприятеля , но благодаря военачальникам и храбрости войска» (Аппиан). Что касается боевого построения войск, то в своей отличной работе, посвященной Митридатовым войнам, Л. А. Наумов указывал на то, что в центре боевого построения понтийцев стояла конница под командованием царевича Аркафия. Но этого просто не могло быть, хотя бы по причине того, что в центре вифинской армии стояла фаланга, и это было в соответствии со всеми канонами военного искусства эпохи эллинизма. Посылать кавалерию в атаку на ощетинившийся сариссами строй было полным безумием и смерти подобно, это только маг Гэндальф из фильма «Властелин колец» мог себе позволить атаковать готовую к сражению фалангу урукхаев кавалерией Рохана и прорвать ее боевые порядки. В реальности все было гораздо сложнее, да и стратеги Митридата не были ни магами, ни колдунами, а просто отличными полководцами, которые в совершенстве знали военное дело. Что же касается Никомеда, то, как военачальник, он проявил себя с самой худшей стороны, полагаясь лишь на один численный перевес и не обременяя себя решением возникших перед ним тактических задач, он проиграл битву и в итоге потерял царство. То, что 50 000 пеших воинов и 6000 всадников Никомеда IV после битвы при Амнейоне исчезли со стратегической карты, в корне меняло всю военную и политическую ситуацию в регионе, но что-либо исправить ни сам вифинский царь, ни его римские друзья уже не могли. Малая Азия сотрясалась от поступи победоносных понтийских войск, сотни тысяч людей готовились к встрече Освободителя, и шансы союзников на победу над Митридатом улетучились как дым.

* * *

Итоги положения дел в Анатолии после битвы при Амнейоне подвел Аппиан: «Таково было первое сражение в войне с Митридатом; римские военачальники были испуганы, так как приступили к столь значительной войне необдуманно и опрометчиво, и не получив полномочий от римского сената». То, что римские полководцы были действительно перепуганы, дорогого стоит, не каждому в истории было дано внушить им чувство страха. И дело даже не в том, что они ввязались в войну без сенатских полномочий, а в том, что они своими глазами увидели, какую грозную силу разбудили. Как уже отмечалось, для войны против Митридата союзники сосредоточили три ударные группировки, и теперь самая мощная из них была уничтожена. И хотя после победы понтийский царь остановил свою главную армию на границе с Вифинией, его полководцы продолжили наступление. И на этот раз их жертвой стал тот, кого по праву считали главным поджигателем войны — Маний Аквилий. Именно в расположение его войск удрал Никомед, но, увидев, что ситуация продолжает стремительно ухудшаться, рванул еще дальше и скрылся у Луция Кассия. А что касается самого Аквилия, то, имея в своем распоряжении 40 000 пехоты и 4000 всадников, он стоял лагерем на границе Понта и Вифинии, однако, узнав о приближении войск Митридата, решил покинуть это место и отступить. Судя по всему, его войска были застигнуты врасплох у местечка Пахия, под вечер, где они расположились в лагере, отдыхая после трудного марша, поскольку стремились уйти от преследовавших их понтийских войск, которыми командовали Неоптолем, один из героев битвы при Амнейоне, и другой стратег, Метрофан. Вынужденный принять битву в явно не выгодных для него условиях, Аквилий был разгромлен на голову, потеряв 10 000 воинов убитыми и около 300 пленными. Его лагерь был захвачен, а сам римлянин спасся бегством в долину реки Сангарий и оттуда добрался до Пергама, где и затаился как мышь. А что касается самого Митридата, то он по-прежнему находился с войском на границе Понта и Вифинии, занимаясь тем, что наращивал свой политический капитал. Когда его сарматские всадники разгромили кавалерийский отряд Никомеда, то пленных он снова отпустил, снабдив их по традиции деньгами. Точно так же он поступил и с теми, кого привели к нему после битвы при Пахии, — от подобных действий его популярность возросла в Малой Азии необычайно.

Что и не замедлило сказаться на дальнейшем ходе кампании. Люди, которых сгоняли под свои знамена Никомед и проконсул Кассий, просто-напросто отказывались воевать против Царя-Освободителя, Нового Диониса. Укрепившись во Фригии, в местечке Леонтокефалея, они начали проводить тотальную мобилизацию среди населения, вооружая ремесленников, земледельцев и прочих людей, не знакомых с военным делом. Но фригийцы не горели желанием защищать своих угнетателей — римлян, в спешно набранном войске царили абсолютно другие настроения, и когда они дошли до командования, то все посыпалось. Кассий с верными людьми ушел в Апамею, Никомед сбежал в Пергам, а в спешке набранное войско просто разбежалось. Римское владычество в Анатолии рухнуло.

Красочный итог войне понтийского царя с Вифинией подвел Аппиан: «Так Митридат один этим стремительным натиском захватил все царство Никомеда». Вот здесь-то и сыграло свою роль то, что царь постоянно декларировал себя как освободителя и очень гуманно обращался с пленными, снабжая их одеждой и деньгами. Города Анатолии без боя переходили на сторону Нового Диониса, и его победоносное шествие теперь нельзя было остановить. Одно за другим прибывали к нему посольства из городов Малой Азии, выражая свою покорность, царя объявили «богом и спасителем», а ликованию народа не было предела. Лозунг, который выдвинул Митридат, — «против владычества римлян за всеобщую свободу» был необычайно привлекателен и собирал под его знамена тысячи новых сторонников. Стоило победителю въехать в очередной город, который открывал перед ним ворота, как толпы людей в праздничных одеждах устремлялись к нему навстречу, приветственные возгласы сотрясали воздух, а под ноги царскому коню швыряли скрученных римских чиновников. Это был звездный час Митридата, он находился на вершине успеха и упивался своим великим триумфом, а людское море, которое колыхалось вокруг, ликовало не меньше самого царя. Желанный миг свободы настал, иго ненавистных чужеземцев сброшено, и Царь-Спаситель пришел на измученную и ограбленную землю Малой Азии. «И все города, воздавая царю сверхчеловеческие почести, именуют его богом », — так описал торжество Митридата Афиней.

Но триумф триумфом, а существовали и другие дела, помимо торжеств и праздничных приемов. И самым главным было срочно привести все земли в Анатолии под высокую царскую руку и установить в них новый порядок. К тому же было еще одно вражеское войско под командованием Квинта Оппия, который заперся в Лаодикее на Лике и готовился выдержать длительную осаду. И Митридат принялся за дело, объезжая города Фригии, он посетил место, где когда-то стоял лагерем Александр Македонский, и также разбил там свой стан, демонстрируя эллинам преемственность своей политики и политики Великого Македонца. Затем Новый Дионис отправился по городам Мизии и бывшей римской провинции Азия, везде встречая триумфальный прием и устанавливая новую власть. «Поставив сатрапов над всеми этими племенами, он явился в Магнесию, Эфес и Митилену; все они дружественно приняли его, а жители Эфеса разрушили бывшие у них статуи римлян» (Аппиан). Войска Митридата под командованием стратегов заняли часть Ликии и Памфилию, подчинили Карию и подошли к стенам Лаодикеи, где со своим отрядом укрывался Квинт Оппий. Вскоре к войскам прибыл Митридат и, не желая терять своих воинов в атаках, через глашатая объявил, что наемники Оппия могут уйти беспрепятственно, а жители города получат неприкосновенность, если доставят к нему римского полководца. Это предложение устроило всех, кроме римского военачальника, но поделать он ничего не мог, и когда последний римский наемник вышел из городских ворот, то горожане, окружив военачальника, повели его к Митридату. И в насмешку, издеваясь над обычаями ненавистной им страны, заставили впереди пленника идти ликторов, стараясь унизить римлян как можно сильнее. Однако вопреки ожиданиям, царь обошелся с Квинтом Оппием очень гуманно, что и засвидетельствовал Аппиан: «Митридат не причинил ему никакого зла и повсюду возил его с собою без оков, но вместе с тем показывая всем римского военачальника». Правда, Афиней напишет полностью противоположное тому, что утверждал Аппиан, что Оппий пребывал в оковах, но, на мой взгляд, это было сделано в целях нагнетания драматизма ситуации, о которой рассказывал писатель. Этот интересный отрывок произведения из Афинея будет процитирован чуть ниже, а пока расскажем о судьбе главного виновника войны — Мания Аквилия, бывшего консула и усмирителя восстания рабов на Сицилии.