– Это духи, – сказал я, – кубинские. Таких тут ни у кого нет.

Ольга открыла флакончик и понюхала пробку.

– А пахнет как, – сказала она, зажмуриваясь от удовольствия. – Какими-то тропическими цветами. Как мне хочется побывать там…

– Товарищ подполковник, – я обратился к Сергачеву, – пожалуйста, отпустите Ольгу со мной в город…

Доктор посмотрел на меня, потом на нее и кивнул.

– Ладно, – сказал он, – но только до восемнадцати ноль-ноль и ни минутой позже. А ты, егоза, – бегом переодеваться. В тот самый серый костюм, который тебе подарила Ирина Владимировна.

– Ой, Игорь Сергеевич, я сейчас, – Ольга схватила мои подарки, прижала их к груди и метнулась куда-то между палаток.

Пока она бегала, мы с подполковником Сергачевым коротко переговорили о текущих делах. Меня, честно говоря, удивило такое количество молодых русских девушек на курсах медсестер. Им здесь, в недавнем турецком Стамбуле, просто неоткуда было взяться. Оказалось, что прибыли они сюда из России, из сиротских приютов и воспитательных домов для девочек, находящихся под патронажем главного управления императрицы Марии, которым руководил принц Петр Георгиевич Ольденбургский.

Меньшая часть из них должна была после обучения вернуться обратно в Империю, для того, чтобы работать по специальности в больницах и родильных домах, также проходивших по этому ведомству. А остальные останутся в Югороссии навсегда, пополнив собой русское население нашего молодого государства. Я сделал себе в памяти заметку – куда следует направить орлов, желающих найти себе невесту. Ведь не каждому будут по душе гречанки или турчанки. Не буду спорить – среди них немало красавиц, но все-таки милые славянские личики как-то роднее и ближе. Надо будет поторопить моих холостяков, а то такое «хлебное» место быстро застолбят другие.

Ждать мне пришлось недолго – Ольга переодевалась с быстротой солдата. Не прошло и четверти часа, как она явилась перед нами, сияя как утреннее солнышко, одетая в приталенное длинное серое пальто, обтягивающее тоненькие плечи и уже явственно видную девичью грудь. В покрое его чувствовалось влияние совсем иных времен. Довершали ансамбль кокетливая серая шляпка с коротенькой вуалью и только что подаренные мною серьги. Косметики на лице был минимум, и вся – по делу. Когда она подошла поближе, я ощутил тонкий, едва различимый аромат кубинских духов. Явно сказывался хорошо усвоенный Ольгой «курс молодого бойца», который с ней в свое время провела Ирина Андреева.

– Молодая леди может быть пылкой и страстной, – говорила Ирина, – она лишь не имеет права быть вульгарной.

– Слушательница Пушкина к увольнительной до восемнадцати ноль-ноль готова, – полушутя-полусерьезно отрапортовала Ольга. – Игорь Сергеевич, разрешите убыть в увольнение.

Доктор Сергачев только махнул рукой. Я предложил ей руку, и мы степенно начали прогулку. Сначала мы попили кофе в турецкой кофейне, а потом долго гуляли по набережной и парку у дворца Долмабахче. Когда Ольга устала и немного замерзла, я предложил отвезти ее обратно в госпиталь. И тут она выдала такое, что я чуть не упал.

– Знаешь, – сказала она мне, – до шести вечера еще есть пара часов, и мы могли бы снять номер в гостинице, чтобы отдохнуть и согреться.

– Это еще зачем? – настороженно спросил я.

– Игорь, – Ольга покраснела и внимательно посмотрела мне в глаза, – мне хочется, чтобы ты стал моим… Ты понимаешь меня?

Тут я понял, что попал в засаду, из которой мне так просто не выкрутиться. Эта чертова акселератка, которой через две недели исполнится только тринадцать, начитавшись наших книжек про любовь и повинуясь действию африканских генов своего великого деда, решила резко повзрослеть, затащив меня в постель. В общем, «играй, гормон!» В этот раз я сумел выкрутиться, но если эти попытки будут продолжаться, то… Мне теперь надо быть сапером, который не имеет права на ошибку.

И самое главное – мне совсем не хочется расставаться с этим милым бесенком. Эх, быстрее бы она повзрослела…

25 (13) ноября 1877 года. 14:05. Артиллерийский полигон ГАУ под Петербургом

С Ладожского озера дул пронизывающий холодный ветер и фейерверкеры, закончившие готовить все необходимое для опытно-показательных стрельб, теперь неуклюже переминались с ноги на ногу, украдкой покуривая и пряча озябшие ладони в рукава шинелей.

Начальник Обуховского завода, полковник по Адмиралтейству Александр Александрович Колокольцев, полный тезка императора, достал из кармана часы и щелкнул крышкой. Пять минут третьего. Но, как говорят в таких случаях: «Начальство не опаздывает, начальство задерживается».

Но, вот, кажется, и их императорское величество. На дороге, ведущей из Петербурга, показалась карета, за которой скакали казаки императорского лейб-конвоя. При виде кареты солдаты оживились, туша папироски и строясь перед орудиями непривычного для этих времен вида.

Подскакавший первым начальник лейб-конвоя, флигель-адъютант царя и его личный друг граф Сергей Дмитриевич Шереметьев, легко соскочил с коня и с легким поклоном открыл перед императором дверцу кареты. Его императорское величество Александр III сошел на грешную землю, величественно осмотрелся и кивнул. Выстроившиеся у орудий артиллеристы под его взглядом выкатили грудь колесом и старательно ели царя глазами. Когда им еще доведется вот так, вблизи, увидеть российского самодержца. Следом за царем из кареты вышел его новый друг, штабс-капитан Николай Арсеньевич Бесоев, командир Императорской Гатчинской роты особого назначения, не имевший, впрочем, в Российской империи никаких иных официальных чинов или должностей.

Граф Шереметьев первое время довольно сильно ревновал своего царственного приятеля к его новому знакомому, который, казалось, овладел всем вниманием и всеми помыслами нового императора. Но потом они как-то встретились, разговорились и даже подружились.

Николай Арсеньевич оказался человеком умным, начитанным, способным с тонкой иронией рассказать о тех или иных событиях. К тому же они с Сергеем Шереметьевым сошлись во взглядах на самобытность русского народа. Окончательно сердце графа растопила подаренная ему распечатка историко-философского труда «Великая Степь и Древняя Русь», ранее незнакомого Шереметьеву автора Льва Гумилева. С трудом продираясь сквозь упрощенный югоросский алфавит, Сергей Дмитриевич постепенно начал постигать всю глубину и стройность мыслей автора, так созвучных его собственным.

С тех пор граф, сам не являющийся поклонником физкультурных забав, все чаще присоединялся к посиделкам в комнате отдыха особой роты, когда, полностью выложившийся на снарядах и в борьбе и оттого умиротворенный, император Александр Александрович, распаренный после горячего душа, пил чай с Николаем Арсеньевичем, ведя попутно беседы на разные темы. Граф начал замечать, что три месяца непрерывных тренировок изменили императора даже внешне. Лицо его осунулось, приобрело монументальную твердость, куда-то исчез накопленный жирок, движения стали мягкими и гибкими. Александр III, и ранее обладавший недюжинной силой, стал более походить уже не на добродушного русского медведя, а на такого же сильного, но смертельно опасного тигра.