– Да что ты расскажешь? Мы и без тебя все знаем, – Дуров устало вздохнул. – Из тебя рассказчик, как из меня папа Римский.

– Все расскажу! Сколько командиров, сколько пулеметов, какие планы…

– Планы? И что же это за планы? – насторожился Панков, глянул на плененного повнимательнее, приказал связисту вызвать Бобровского – тот загнал разведку уже в Пяндж, сидел у нее на хвосте. С реки доносилась стрельба. Связист протянул ему трубку:

– Старлей на проволоке!

Панков не удержался, хмыкнул: хорошо сказал связист – «на проволоке»…

– Бобровский, как ты там? Помощь не нужна? – спросил он у старшего лейтенанта. – Добивай, если кого-то еще можно добить, и давай сюда! Похоже, пленный нам собирается сообщить кое-какую информацию. Может быть, даже важную.

Информация действительно оказалась важной. Попавший в плен душман служил посыльным у полевого командира Дзура, а до того как взялся за оружие, – работал в совхозе под Душанбе, жил безбедно, перекидывал костяшки на счетах, начисляя местным дехканам зарплату, – был, в общем, маленьким начальником и эта должность его радовала. А потом все закрутилось, завертелось… Настолько закрутилось, что афганцы стали считать Таджикистан своей провинцией, наподобие Нангархара, Пактии и Бадахшана… Потому они и гонят сюда народ…

Гонят таджикских боевиков-беженцев, гонят таких дурачков, как этот бывший счетовод, гонят своих душманов, которые ничего, кроме как стрелять из оружия, не умеют делать, – в Афганистане от них все равно проку нет, они разучились работать, могут только воевать и теперь держат ухо по ветру – бегут туда, где платят за умение ловко кидать гранаты и проворно «играть» автоматом. Страшная это музыка, а уж исполнители…

По информации пленного, завтра через Пяндж должны перейти три тысячи человек. Часть их – человек шестьсот – в районе панковской заставы. Панков совместил данные счетовода с тем, что ему сообщил Базиляк, – все сходилось. Что же до других застав, то счетовод не знал, а вот насчет панковской заставы знал точно – полевой командир Дзур ее просто соскоблит, срежет с земли, оставит лишь ровное место с черными, густо обмахренными сажей горелыми камнями – вот к чему была приговорена застава.

– Ну уж дудки! – Панков не выдержал, потемнел лицом.

– Шестьсот человек будет – вот сколько! – заводясь, азартно выкрикнул бывший счетовод, загнул шесть пальцев, показал их капитану, – шесть раз по сто! А вас сколько? Двадцать человек, тридцать? Это же тьфу! Дирка от бублека, – он говорил то правильно, совершенно не искажая слова, то наоборот, начиная их коверкать безбожно, произнося на немыслимом грузино-памирско-китайском воляпюке. – Тьфу! – повторил он, сплюнул на камни и растер плевок галошей.

– Шестьсот человек – это много, – поморщившись, покрутил головой Бобровский, пососал сбитые в кровь пальцы – зацепил кулаком за камни, а костяшки кулака место больное, кровянистое.

– И я говорю, шестьсот – это много, – начал горячиться счетовод; он совсем не боялся того, что попал в плен, не боялся, что его могут, как военного преступника, поставить к камням и шлепнуть, и ни один человек не задаст вопроса: «За что?» – все и без объяснений будет понятно… Счетовод разглагольствовал, будто попал к себе в контору с низким, засиженным мухами потолком, где уютно попискивает электрический чайник, а на тумбочке стоит наготове грязная, с коричневыми краями пиала, и главная его задача – крутить ручку арифмометра. Он не боялся Панкова, не боялся мрачного Бобровского, не боялся злых угрюмых десантников. А ведь у всех автоматы, все уже хлебнули этой войны вдосталь, все разозленные: ведь почти нет ни одного человека, который не имел бы погибших друзей или знакомых. А кое у кого погибли даже родственники.

Неужели счетовод забыл, как всего десять минут назад он истошно орал: «Не нада, не нада!» и в ужасе старался отползти от сержанта Дурова, в шутку предлагавшего пленного шлепнуть? Забыл, явно забыл…

– Ну и что же ты от нас хочешь? – хмуро, не отойдя еще от боя, спросил Бобровский.

– Чтобы вы сдались в плен.

– Кому?

– Мне. Я вам гарантирую жизнь и то, что в Афганистане вам будет хорошо.

– А хо-хо не хо-хо? – издевательски спросил Бобровский.

– Как это? – не понял счетовод.

– А вот так! Жалко мне тебя, дурака слюнявого. Твое счастье, что я не привык стрелять в безоружных людей, было бы у тебя оружие в руках – пристрелил бы не задумываясь. А так с тобой надо проводить профилактические работы, – Бобровский сунул под нос бывшему счетоводу кулак, – почистить кое-чего… Да и это, жаль, нельзя – разные у нас весовые категории. Да и аргументы мои посильнее будут, – Бобровский снова повертел перед носом счетовода волосатый, в рыжем крапе, кулак, убрал его, перевел взгляд на Панкова. – Ну что, капитан? Информация насчет завтрашнего дня ценная. Надо бы ее в отряд передать.

– Этого попугая в галошах – тоже. Разведчики его раскрутят не так, как мы. Нужно вертолет вызывать.

– И патронами набивать рожки.

Панковым овладело беспокойство: а как там в кишлаке Юлия с бабкой Страшилой? Ведь они – помеха для правоверных, бельмо в глазу, которое всякий мусульманин почтет за честь соскрести – кровь кафира (неверного, значит, немусульманина, – и плевать на то, что бабка приняла ислам и теперь тянет туда Юлию, для правоверных они все равно кафиры, как и Панков с Бобровским) смывает грехи, возвышает перед Аллахом… Страшиле с Юлией надо уходить из кишлака под прикрытие заставы.

Но как забрать их оттуда? Пойти за ними в кишлак? Они не послушаются Панкова. Да и понятно станет сразу – застава готовится к встрече душманов. А лучше сделать вид, что застава беспечна, никаких гостей из-за Пянджа не ждет, отдыхает – для этого надо бы еще раз баньку затеять, дыма в небо побольше напустить, душки этому как пить дать поверят, клюнут…

Нет, в кишлак идти нельзя. Да и бабка Страшила может повести себя, как это принято сейчас говорить, неадекватно. Дурацкое слово!

А с другой стороны, бабке Страшиле с Юлией в кишлаке может быть безопаснее, чем на заставе. Когда на заставе идет бой, то горит все – земля, камни, воздух. Да и пули, как известно, поражают не только военных… Капитан выругал себя за нерешительность. Все равно надо принимать решение! Пусть даже ошибочное, но принимать обязательно.

Неожиданно послышался выстрел. Одиночный. На заставе, на ее территории. Из пистолета. Потом еще один. Также одиночный. Затем третий. Панков круто развернулся и побежал на выстрелы.

Неужто кто-то кого-то решил продырявить из «макарова»? Кто кого? Десантник пограничника, вольнонаемный военного, чужак местного жителя, украинец таджика или, наоборот, таджик украинца? Тут всякое может быть.

Хорошо, что пленного дурачка-счетовода успели увезти, его-то ребята могли шлепнуть. А с другой стороны, за что шлепать-то? Разведка откатилась за Пяндж несолоно хлебавши, ни у пограничников, ни у десантников ни одной потери. Никого даже не поцарапало. Тьфу, тьфу!