– Когда и где будешь ты, Луций, тогда и там буду я, Луция, – ответила она.

Церемония наделила Ацилию тем, чего не было у незамужних женщин: первым именем; оно являлось женской формой имени мужа и могло звучать только меж супругами в минуты уединения.

В разгаре последовавшего пира Луций отыскал Клавдия. Они отошли в тихое место под окружавший сад портик. Было полнолуние. Воздух благоухал ночным жасмином.

– У тебя з-з-замечательный дом, Луций.

– Благодарю тебя, Клавдий. И отдельно – за ауспиции.

– Мне в радость послужить тебе авгуром. Но дом твой так хорош, а невеста столь мила, что вряд ли тебе нужны еще и от меня подтверждения – Фортуна явно вам улыбается.

– Фортуна или Фатум?

Клавдий рассмеялся:

– Вижу, ты последовал моему совету и занялся астрологией! Болос пишет в «Симпатиях и антипатиях», что каждый, кто ее изучает, рано или поздно сталкивается с парадоксальным противостоянием Фатума и Фортуны. Если Фатум есть путь, проложенный для нас звездами, свернуть с которого невозможно, то какая польза в молитвах Фортуне и прочим божествам? Однако люди взывают к Фортуне постоянно и во всех обстоятельствах. Такова наша природа: умилостивлять б-б-богов и просить их благословения, а значит, тут должна быть некая польза вопреки неумолимому Фатуму. По моему мнению, наша личная судьба подобна широкой дороге. Мы не можем ни повернуть назад, ни сойти с нее или сменить направление, однако в пределах колеи способны делать небольшие петли и повороты. Так мы обретаем выбор, а расположение богов вносит свою лепту.

Луций отрешенно кивнул.

– Вижу по лицу, кузен, – вздохнул Клавдий, – что для тебя мои слова ничего не значат.

Луций рассмеялся:

– Откровенно говоря, Клавдий, я не добился особых успехов в изучении астрологии. Она далека от авгурства. Мне не особенно нравилось проводить столько времени с магистром, но его наставления ложились на душу, ибо наука о предсказаниях для меня полна смысла. Авгурством безупречно владели наши предки, оно хорошо им служило, и наш долг – продолжить их дело, дабы сохранить благоволение богов к нам и нашим потомкам. Но астрология… – Луций покачал головой. – Нарекать планеты, классифицировать их воздействие на поведение людей и все прочее – мне это кажется весьма произвольным, как будто выдуманным каким-то давно почившим вавилонянином. И если Фатум, как ты говоришь, существует, то зачем познавать будущее? В отличие от тебя, Клавдий, я сомневаюсь, что астрологию можно примирить с авгурством. По-моему, нужно верить во что-то одно.

– По крайней мере, здесь ты сходишься с дядей Тиберием.

– Ты поступил заботливо, Клавдий, раздобыв для меня сведения о рождении императора, а также те два гороскопа. Тот, что старше, составленный Скрибонием на рождение Тиберия, я расшифровал довольно неплохо. Но более свежий, работы Трасилла, – признаться, я ничего в нем не понял. Мне попросту не удалось разобраться в расчетах. А уж описание характера Тиберия – он, дескать, скромный человек, который не хотел взвалить на себя столь непосильное бремя, но был вынужден подчиниться велению Фатума, – если и верно, совершенно ни из чего не следует.

– Возможно, Трасилл подогнал д-данные и привели в согласие с тем образом, который желает создать дядя Тиберий.

– То есть сказал императору то, что тот хотел слышать.

– Лицемерие астролога, Луций, не отрицает самой науки. Пожалуй, дядя Тиберий – такая же загадка для Трасилла, как для всех нас. Мы получили императора, который отказывается носить лавровый венок и перенимать какие-либо титулы у покойного – «Август», «отец отчества» или «император» после имени. Но он, похоже, не собирается и восстанавливать республику, считая сенаторов «годными в рабы». Действительно ли дядя Тиберий – человек скромный, вознесшийся волею случая, если не принимать в расчет честолюбие моей двоюродной бабушки? Или он просто рисуется, как и предшественник, преподнося себя кротким слугой народа, желающим лишь служить государству?

– Изучение звезд может просветить Трасилла, но не меня, – произнес Луций. – У меня нет способностей к астрологии.

– Ладно, я-то хотел наставить тебя на путь истинный, но не судьба. Улыбнись, Луций! Я просто пошутил о Фатуме.

– У тебя не было выбора.

Клавдий кивнул и посмотрел через сад, где беседовала с матерью Ацилия.

– Если свободная воля существует, то ты сделал отличный выбор. Ацилия прекрасна.

– Верно. И я люблю ее. Забавная история: отец решил выказывать почтение Ацилиям ради их денег, но они больше не имеют значения благодаря наследству, полученному от твоего двоюродного деда. Я волен жениться по любви.

– Счастливец! В наше время большинство людей вступают в брак ради налоговых послаблений. Покойный дед был уверен, что каждый обязан остепениться и плодиться, а потому наказал неженатых и бездетных налогами. Облегчил жизнь семейным мужам, а тем, кто с детьми, – еще больше. Вот ночью и займешься!

Луций не мог отвести взгляд от Ацилии. Казалось, девушка в белой тунике с желтой вуалью мягко сияет в свете луны и ламп.

– Ровно через год у меня уже может быть сын, – проговорил он, потрясенный подобной перспективой. – Помнишь ли ты, Клавдий, детские сандалии, которые нам показал Август?

– Детские сандалии?

– Когда мы говорили с ним там, наверху, он показал обувку твоего племянника.

– Ах да, брат прислал их на память. Маленький Гай уже подрос. В свои четыре он крупный не по годам и настоящий воин. Германик сообщает, что теперь сын получил маленькие воинские сандалии – калиги, как у солдат. Войска без ума, когда видят мальчика на парадах, и называют его Калигула – Башмачок.

– Твой старший брат преуспел. Он оправдал свое имя.

– Так и есть. Его первым заданием было унять волнения в войсках, после того как дядя Тиберий отменил обещанные Августом выплаты; лишь популярность Германика позволила не допустить массового бунта. Там мы усвоили урок: подлинная императорская в-в-власть опирается не на сенат, а на легионы. Германик не только сплотил отряды на Рейне, но и глубоко вторгся на германскую территорию, где отомстил за разгром в Тевтобургском лесу. Отвоевал два штандарта с орлом[11]и поклялся вернуть и третий, даже если придется вырвать его из мертвой руки Арминия.

– Весь Рим только и говорит о его успехе.

– Отныне его любят не только войска, но и народ. Когда Германик вернется в Рим, Тиберию почти наверняка придется устроить триумф. Ты только представь грядущую помпезность и славу: германские рабы и трофеи, выставленные напоказ; приветственный хор легионов, а в колеснице с отцом едет маленький Калигула в крохотных воинских башмачках!