Не знаю, где Иванов набрал столько надежных товарищей и насколько они были надежны, но ведь набрал! Представляю, какие неприятные бумажки им приходилось подписывать едва ли не каждый день!

Режим секретности! Альфа! Красный! Код!

Это в переводе на человеческий язык означает, что даже члены Совета Директоров не имели права знать о нас и вмешиваться в наши дела. Точнее так: только они и имели. Но не все и не всегда.

Как намекнул Иванов в ответ на прямой вопрос из уст Ревенко:

— Директора меняются, а интересы России неизменны.

Как хочешь, так и понимай.

Конечно, Директору Культуры товарищу Киму вряд ли рассказали о такой интересной структуре в составе ГАБ, как ЭОН — зачем ему? А кому рассказали?

Мы шестеро никаких бумажек не подписывали. В самом деле, мы же покойники! Чья подпись, скажите на милость, должна красоваться под обязательством о неразглашении? Нас контролировала иная гарантия — бомба, имплантированная между первым и вторым шейными позвонками.

Моментально возник еще один вопрос: кто стоит над высшим органом власти в России? Кто имеет такие полномочия? «Оживить» шестерых мертвецов (а может, и не шестерых), поставить их в строй вне и над законом? Да еще и суровый бюджет в виде полновесных терро и амортизации огромной матчасти под это дело совершенно секретно заполучить… Поневоле всплывали в памяти строки из незабвенных «Скрижалей Праведных» пера Иеремии Блада.

Впрочем, над подобными проблемами я тогда не задумывался. Точнее задумывался, но на самом дне мозга, при помощи самого краешка мыслительного аппарата. И не только потому, что ответы на подобные вопросы попадают в категорию «меньше знаешь, крепче спишь».

Времени не оставалось, времени и сил.

Но реяла над мелкими непонятностями большая и главная: за кем, за кем мы будем шпионить? Против кого создали ЭОН — жуткую, если вдуматься, штуку?

От всех этих вопросов, на которые не было ответов, рождался страх. Что будет, люди?! Что всех нас ждет?!

Через два дня тренировок поступил приказ о перебазировании на «Дзуйхо». Начиналась фактическая работа.

Шесть чоругских машин замерли в ангаре авианосца.

Рядом замер штабной «Кирасир», который товарищ Иванов любил использовать в качестве космического лимузина.

А вот, кстати, и он.

В вечернем освещении ангара — одна работающая панель через три — наш начальник выглядел каким-то домашним, почти дряхлым. Он подошел, поговорил с каждым о необязательных пустяках.

Последним командир общался с Сантушем, а я все слышал, потому что стоял неподалеку и заполнял летный формуляр, подсунутый мне техником.

— Ну как, амиго, отказываетесь от вылетов? Не понравилась машина?

— Смеетесь, товарищ начальник?! Машина — зверь!

— Значит, я вас не обманул?

— Не обманули.

— Скажите честно, почему у вас тогда такой похоронный вид? Неужто такое впечатление от чоругской техники?

Комачо вздохнул, присел на посадочные салазки, едва не стукнувшись затылком о непривычно низкое брюхо флуггера.

— Как вам сказать… Машина-то отличная… Лучше ничего не видел.

— Да бросьте темнить, Сантуш! Я же не слепой, вижу — у вас на душе кошки скребут. В чем дело?

— Вы, товарищ Иванов — разведчик, а я — пилот, существо суеверное, вам меня не понять.

— А вы попробуйте. Простите, конечно, что я навязываюсь, но мне, может статься, вас в бой отправлять. Моя ответственность.

— Ладно, чего уж там… Просто я чувствую… как вам сказать, черт… Машина прекрасная, но я знаю: это моя последняя машина.

Я накрыл рукой рамочный планшет с формуляром и обернулся на голос. И только тогда заметил, что в густой смоляной щетине моего друга щедро рассыпана первая седина.

Декабрь 2621 г.

Станция «Тьерра Фуэга»

Орбита планеты Цандер, система Лукреции,

Тремезианский пояс

Приказ по управлениям

Глобального Агентства Безопасности.

Секретно, срочно.

3-му Главному Управлению: немедленно начать мероприятия по расследованию взрыва на орбитальной крепости «Амазония», система Лукреции, Тремезианский пояс. Привлечь к работе оперативников 7-го Управления.

Центру Общественных Связей: подготовить официальное коммюнике, где взрыв на «Амазонии» должен быть представлен как результат халатности местного персонала. Любые слухи о теракте немедленно пресекать.

Председатель ГАБ, генерал армии Ф. Т. Бромлей

Подполковник Ахилл Мария де Вильямайора де ла Крус пребывал в дурном расположении духа. Внешне это никак не выражалось. Он не имел привычки срываться на подчиненных. Не ходил по расположению своей орбитальной вотчины «аки лев рыкающий» и тем более не появлялся на людях с хмуро-кислым видом из-за недоделанной работы.

Тем не менее всегда есть коллеги, для которых мимика, интонации, пусть даже неверная тень чувств, говорят не меньше, чем сокрушаемая в ярости мебель.

У Ахилла Марии были такие чуткие или просто хорошо его знающие коллеги. Когда интегрированная в интроочки гарнитура капитана де Толедо заговорила ровным начальственным голосом, он сразу сообразил, что дело пахнет люксогеном.

— Просперо, Ахилл Мария.

— Слушаю, шеф.

— Прямо сейчас зайдите в мою каюту.

— В кабинет?

— Я сказал: «в мою каюту». Еще вопросы?

— Будет сделано, шеф.

Просперо Альба де Толедо занимал должность начальника Отдела Внутренних Расследований (контрразведка «Эрмандады») — то самое кресло, что до повышения попирал аристократический зад Ахилла Марии.

Капитан хотел напомнить, что не прошло и получаса, как он получил пухлую папку аналитических документов, по которой шеф требовал заключения. Но голос начальника показался тяжелым, как осмий-иридиевый двутавр, и он почел за лучшее не перечить.

«Почему подполковник позвонил лично? Ведь для этого есть секретарша и текстовые сообщения! — подумал де Толедо, впрочем, ответ напросился самый очевидный: — А потому, что в каюту Сам никого просто так не вызывает».

Ради подобных случаев мудрые проектировщики разместили апартаменты начальства прямо в дисковой надстройке базы на офисном уровне. Не пришлось капитану преодолевать многокилометровые подъемы и элеваторы, которыми было пронизано колоссальное тело станции.

Ахилл Мария курил сигару. Скромный интерьер личных покоев затянул сладкий никотиновый яд. Парящее кресло, как полагается, парит возле стола, на нем выключенный планшет, взгляд расфокусирован.