«Не думайте, что нам угрожает только порабощение вместо свободы. Нет! Дело идет о потере вами господства и об опасности со стороны тех, кому оно ненавистно. Отказаться от этого владычества вы уже не можете, даже если кто-нибудь в теперешних обстоятельствах из страха изобразит этот отказ как проявление благородного миролюбия. Ведь ваше владычество подобно тирании, добиваться которой несправедливо, отказаться же от нее – весьма опасно»[39].

Перикл ясно видел невзгоды, избавить от которых способно сохранение империи, но и не оставался глух к рассуждениям о чести и достоинстве. В надгробной речи 431 г. до н. э. он обратил внимание афинян на несомненные преимущества империи и ее выгоды:

«Мы ввели много разнообразных развлечений для отдохновения души от трудов и забот, из года в год у нас повторяются игры и празднества. Благопристойность домашней обстановки доставляет наслаждение и помогает рассеять заботы повседневной жизни. И со всего света в наш город, благодаря его величию и значению, стекается на рынок все необходимое, и мы пользуемся иноземными благами не менее свободно, чем произведениями нашей страны»[40].

Но эти развлечения и отдохновения были для Перикла важны куда менее, нежели честь и слава Афин, обретенные благодаря империи, награды, вновь и вновь оправдывавшие жертвы горожан. Он просил своих сограждан: «…пусть вашим взорам повседневно предстает мощь и краса нашего города и его достижения и успехи, и вы станете его восторженными почитателями. И, радуясь величию нашего города, не забывайте, что его создали доблестные, вдохновленные чувством чести люди, которые знали, что такое долг, и выполняли его»[41]. На следующий год, когда ситуация ухудшилась и возможность окончательного поражения уже нельзя было игнорировать, Перикл вновь обратил внимание афинян на могущество и славу империи и непреходящую ценность ее достижений:

«Конечно, люди слабые могут нас порицать, но тот, кто сам жаждет деятельности, будет соревноваться с нами, если же ему это не удастся, он нам позавидует. А если нас теперь ненавидят, то это – общая участь всех, стремящихся господствовать над другими. Но тот, кто вызывает к себе неприязнь ради высшей цели, поступает правильно. Ведь неприязнь длится недолго, а блеск в настоящем и слава в будущем оставляет по себе вечную память. Вы же, помня и о том, что принесет славу в будущем и что не опозорит ныне, ревностно добивайтесь и той и другой цели… Те, кто меньше всего уязвим душой в бедствиях и наиболее твердо противостоит им на деле, – самые доблестные как среди городов, так и среди отдельных граждан»[42].

Подобные аргументы были не просто красивыми словами. Перикл произносил свою речь в критический момент афинской истории, упирал на важнейшие ценности, почитаемые его согражданами, и все, что мы знаем о нем, указывает, что он сам почитал эти ценности. Но также он был верен имперской идее – по причинам, уже не столь значимым и привлекательным для среднего афинянина. Перикл желал создать новый тип государства, который бы стимулировал стремление к эстетическому и интеллектуальному величию, присущее человеческой природе в целом и греческой культуре в частности. Афины должны стать «светочем знаний Эллады», и потому-то город привлекал в свои пределы величайших поэтов, художников, скульпторов, философов, художников и интеллектуалов. Власть и богатство, которые обеспечивала империя, были необходимым условием исполнения этой мечты, а равно позволяли оплачивать постановку пьес и исполнение великих поэм, строительство прекрасных зданий, написание картин и ваяние скульптур, украшавших город.

Это видение, эта мечта была неосуществима без империи, но империи, отличной от всех, что существовали прежде, даже от той, которую строил Кимон. Эта империя нового типа нуждалась в безопасности и средствах на гражданские расходы, которые доступны только в мирное время. При этом Афинская империя, как и все ее предшественницы, была создана мечом, и многие попросту не представляли одно без другого. Проблема усугублялась и характером Афинской империи, чья власть основывалась не на огромной армии, контролирующей громадные территории, но на военно-морском флоте, который доминировал на море. Эта необычная империя восхищала проницательных современников. Так, Старый олигарх указывал некоторые ее особые черты:

«А из тех подчиненных афинянам государств, которые лежат на материке, большие подчиняются из страха, а маленькие главным образом из нужды: ведь нет такого государства, которое не нуждалось бы в привозе или вывозе чего-нибудь, и значит ни того, ни другого не будет у него, если оно не станет подчиняться хозяевам моря. Затем властителям моря можно делать то, что только иногда удается властителям суши, – опустошать землю более сильных; именно, можно подходить на кораблях туда, где или вовсе нет врагов, или где их немного, а если они приблизятся, можно сесть на корабли и уехать, и, поступая так, человек встречает меньше затруднений, чем тот, кто собирается делать подобное с сухопутной армией»[43].

Морские силы, кроме того, способны совершать набеги на вражеские территории, наносить врагу ущерб без серьезных потерь для себя, могут преодолевать большие расстояния, недоступные сухопутному войску, могут безопасно миновать вражеские земли, тогда как сухопутной армии придется прорываться с боем, и им не нужно бояться неурожая, ибо они в состоянии получить все, что потребуется. В греческом мире, вдобавок, все враги флота уязвимы: «…у всякого материка есть или выступивший вперед берег, или лежащий впереди остров, или какая-нибудь узкая полоса, так что те, которые владычествуют на море, могут, становясь там на якоре, вредить жителям материка»[44].

Фукидид тоже восхищался морским могуществом и описывал его еще более красноречиво. Его реконструкция ранней греческой истории, излагающая хронику рождения цивилизации, трактует морское могущество как жизненно важный элемент. Сначала появляется флот, затем истребляются пираты и обеспечивается безопасность торговли. В результате начинается накопление богатств, которое приводит к возникновению городов-крепостей. Это, в свою очередь, дополнительно обогащает и позволяет создать империю, а мелкие и слабые города обменивают свою независимость на безопасность и процветание. Богатство и власть, обретенные таким способом, допускают расширение власти имперской метрополии. Эта схема отлично описывает рост Афинской империи. Однако Фукидид представляет ее как заложенную в природе вещей, неотъемлемую от любого морского господства и впервые реализованную на практике в современных ему Афинах[45].

Перикл и сам ясно сознавал уникальность морской империи как инструмента афинского величия и в канун Пелопоннесской войны призывал афинян сплотиться, восхваляя имперские блага. Война будет выиграна благодаря денежным накоплениям и владычеством над морем, где империя сулит Афинам неоспоримое превосходство.