Вниз с обрыва вела крутая каменная лестница. Несмотря на утомительность пути, Антор с удовольствием пользовался им: до того захватывающий вид открывался путнику с высоты.

Фруктовые деревья всех оттенков белого и жёлтого, с едва заметной под цветочной пеной листвой, окружали красные островки крыш. Медные шпили с флюгерами и разноцветными флажками радостно блестели под утренним солнышком.

Перспективу замыкали невысокие холмы. В просветах между ними проглядывало море: оно было чуть светлей облаков.

Когда Антор сошёл, наконец, вниз и выбрался на большую дорогу, ведущую к садам, начало припекать. Молодой дом мысленно похвалил себя за предусмотрительность — он захватил с собой шляпу. Остановившись и развязав узелок с запасной одеждой, Антор осторожно извлёк плоский соломенный блин и нахлобучил его на голову.

Дорога была вымощена дорогим белым камнем, привозимым откуда-то с Юга: дом Сеназа мог позволить себе и не такие траты. Доходы старого домина в последнее время опять возросли: торговля с Югом оживилась, и морские караваны приставали к берегам острова чуть ли ни каждую дюжину дней. К обычным грузам — дереву и пряностям — прибавились медь и олово Чёрного Архипелага и гонгурские набивные ткани. Судя по всему, остров благоденствует… Интересно, каков сейчас страховой сбор, и во что старый дом вкладывает средства? Антор вспомнил горы тёсаных плит в порту. Похоже, затевается какое-то крупное строительство…

Он задержался у перекрёстка. Там стояла статуя, изображающая легендарного дома Уту, некогда очистившего остров от церрексов. Герой был изваян сидящим, с ручным церрексом у ног. Согласно легенде, дом Ута, убивший дюжину дюжин взрослых хищников и спаливший дотла их гнездилище на Двурожье, спас из огня последнее яйцо — и вырастил вылупившегося зверя кротким и смирным. Это было неправдой: Антор знал из книг, что церрексы были безмозглыми жестокими тварями, все попытки приручить которых заканчивались очень скверно. Но народ верил, что почитаемый герой Ута был не просто безжалостным охотником, что ему всё-таки удалось совершить чудо, хотя и слишком поздно…

Молодой дом полюбовался статуей, потрепал по морде каменного церрекса. Потом сорвал цветущую ветку с дерева, и, прошептав «да не изгладится память о нём», положил к подножию статуи.

На дороге стали попадаться люди. Молодой крестьянин с огромной вязанкой хвороста за плечами. Стайка девушек в разноцветных лёгких платья. Путешественник с Запада, весь закутанный в белое по самые брови… По направлению к замку проскакал всадник на гнедом единороге. Благородный зверь, презрительно косясь на пеших, гордо нёс своего господина, покачивающегося в расшитом золотом седле. Антор почувствовал укол зависти, и тут же одёрнул себя: как бы то ни было, подобные чувства недостойны домина. К тому же, путешествовать лучше налегке. В конце концов, он же не Ульм Золотое Копьё, который, если верить легенде, не покидал седла. Тот даже выстроил себе огромный корабль, чтобы ездить по палубе верхом — и чуть было не погиб, упав за борт вместе с любимым скакуном… Антор представил себе, как массивный зверь с шумом обрушивается в воду, поднимая тучу брызг, и с облегчением расхохотался.

Хорошо всё-таки, что те суровые времена прошли. Он иногда задумывался, хотел бы он родиться раньше, в Середине Времён — и каждый раз приходил к выводу: нет, ни за что. Положа руку на сердце, Антор мог назвать только одно великое событие, участником которого он хотел бы быть — Утро Арбинады. Когда домины со всех концов мира собрались на Рее и сожгли на огромном костре последнее яйцо последнего дракона. На это стоило бы посмотреть.

Если трезво посмотреть на суть вещей — лениво размышлял Антор, ступая по горячим белым плитам — нынешние домины немало отличаются от своих предков, причём не в худшую сторону. Да, конечно, те исполнили свою клятву: полностью уничтожили драконов, церрексов и химер, издревле разорявших мир. Но всё-таки тогдашние нравы… Он вспомнил страшные орудия убийства, которые видел в родовом поместье в Анторе — мечи, копья, боевые топоры. Над ложем его отца висел огромный боевой топор, с чёрным лезвием, изъеденным драконьей кровью. Однажды во время упражнений мальчик попробовал замахнуться этим топором, и не смог удержать его в руках.

А ведь когда-то предок Антора, силач-кузнец по прозвищу Голубоглазый, убил этим топором огромного человекоядного дракона с острова Тэт, на котором почти не осталось жителей. За это тогдашний домин Рей пожаловал ему в ответственность селение Антор на Малой Гряде. Вообще-то освободителю было принято жаловать ту землю, которую он очистил от хищников — но времена были тяжёлые, и дом Рей предпочёл отдать остров какому-то купцу, который пообещал отстроить и заселить Тэт наново.

Наверное, это было разумно. И всё же Антор не мог отогнать от себя мысль, что он, законный потомок Голубоглазого, носит в своём титуле имя захолустной деревушки. И проистекающая из этого обстоятельства вечная нехватка средств. Почему он не может — чего уж там лукавить, именно не может! — позволить себе красивого скакуна, чтобы добраться до замка дома Сеназы верхом? Ах, как это было бы замечательно: спешился у правого крыла замка, небрежно бросить поводья мальчишке-груму! Увы. Денег у Анторов не водились, кажется, никогда. Выплаты крестьян едва покрывали расходы, к тому же и страховые случаи наступали с удручающей регулярностью: примерно раз в дюжину лет случалась засуха, опустошавшая его казну. Бытовала, правда, легенда о каком-то кладе, зарытом в родовом владении: якобы Голубоглазый нашёл в логове дракона сокровищницу и утаил её. Искать клад пытались почти все предки Антора. Дед молодого домина, потратив немало времени и средств на его розыски, влез в долги — и однажды не смог вовремя выдать крестьянам страховые выплаты за ураган и неурожай. Инцидент уладили с трудом — пришлось унижаться, просить о помощи Белый храм и казну Сословия…

Сзади снова раздался стук копыт: с малозаметной тропинки на дорогу выехал новый всадник. Погружённый в свои мысли Антор обратил на это внимание, лишь когда ездок с ним поравнялся. Тогда он поднял глаза и замер, поражённый красотой животного: то был огромный белый единорог. Голову благородного зверя венчал плюмаж из блестящих синих перьев неведомой птицы. Единорог гордо потряхивал головой, кончики перьев вздрагивали.

Всадник в голубых одеждах возвышался в седле, как башня. Блестящие пряжки на плечах горели нестерпимым медным блеском. Широкополая шляпа скрывала лицо.

Ездок свесился с седла и близоруко прищурился.

— Олле, Антор! Неужели это ты?

— Олле’ла, дружище! — обрадовался Антор.

Он узнал его: то был дом Турн, его старинный знакомец по годам учения в Гонгуре. В ту пору дом Турн слыл молодым богатым бездельником, известным не столько успехами в учёных занятиях, приличествующих молодому домину, сколько дерзкими выходками, в коих Антор охотно принимал участие. Худой и гибкий, он вместе с рослым и ширококостным Турном составлял отличную пару, всегда готовую к рискованным ночным похождениям. Однажды они забрались в алтарь храма Жёлтой богини и до полусмерти перепугали почтенных жриц. В другой раз Турн с Антором на плечах за ночь обошли всю Медную улицу и перевесили все наддверные вывески, за что впоследствии получили изрядный нагоняй от наставника… И, конечно, женщины: Антор не припоминал ни единого случая, когда Турн ночевал бы в своей постели. Да, это было весёлое время.