— И она все еще в силе?

— Да, похоже на то.

Хоуи бросает на него вопросительный взгляд.

— Кто знает, — вздыхает Лютер. — Какую только ересь не несешь в двадцать один год…

— С вами все в порядке, шеф? — осторожно спрашивает Хоуи.

— Извини, — берет он себя в руки, — что-то я отъехал.

Сержант полиции Джастин Рипли, красавчик с кудрявыми волосами и открытым лицом, назначен вторым номером в расследовании дела Ламбертов. В паре с констеблем Терезой Делпи он едет в клининговую контору «Уай-ту-кей». Офис конторы приютился на Грин-лейн, между газетным киоском и химчисткой.

Рипли предъявляет бедж пожилому приемщику за стойкой. Минут десять они с Делпи ждут, держа в руках стаканчики воды из кулера и рекламные проспекты — «Уборка и гигиена сегодня» и «Вопросы клининга», пока не появляется хозяин, толстый приземистый бородач в клетчатом вязаном жилете. Он здоровается с Рипли за руку и спрашивает, в чем дело. Рипли интересуется, кто сейчас убирает у Тома и Сары Ламберт.

Хозяин возвращается через пять минут:

— Ее звать Шина Квалингана. Если хотите, могу показать копию ее файла с визой.

Рипли этого не нужно.

— Скажите, как давно Шина Квалингана работает у Ламбертов?

— Три года и четыре месяца. Нареканий нет.

Рипли благодарит хозяина и едет в сторону Финсбери-Парк-роуд, где у Шины раз в неделю уборка в подвальчике художника-оформителя. Паркуется он на углу Куинс-драйв. Здесь все еще дежурят шлюхи — бледные дебелые девицы, предлагающие минет идущим на работу и с работы.

Рипли и Делпи подходят к двери под номером 93, звонят и ждут. Изнутри доносится гудение пылесоса. Делпи набирает номер взятого в конторе мобильника — безуспешно, ответа нет. Они дожидаются, пока не прекратится гудение, и звонят в дверь снова. Характер тишины меняется: теперь чувствуется, что кто-то настороженно притих внутри квартиры. Снова тишина, а затем звук шагов в прихожей.

Блестящая черная дверь открывается, за ней стоит Шина Квалингана — низкорослая пожилая негритянка с высоченным начесом. На ней старомодный нейлоновый халат с логотипом фирмы на груди, шлепанцы. У двери на коврик аккуратно поставлены ее туфли.

Стоя в дверях, Шина держит в руках шланг подтянувшегося за ней пылесоса. Рипли предъявляет бедж.

— Шина Квалингана?

— Я тут, сынок, не живу. Просто работаю.

У нее приятный напевный акцент. Правда, чтобы понимать ее, Рипли приходится слегка напрягать слух.

— Я знаю, что вы здесь не живете, — с учтивым терпением говорит Рипли, еще раз показывая бедж. — Я сержант полиции Рипли, из отдела тяжких преступлений. А это констебль Делпи, с Хобб-лейн.

— Что, простите?

— Мы могли бы зайти внутрь?

Шина Квалингана с пугливой поспешностью смотрит на сержанта, затем, через плечо, оглядывается назад:

— Нет-нет, заходить нельзя! Это не мой дом!

— Что ж, можно поговорить и здесь…

— А в чем проблема?

— Миссис Квалингана, лично у вас нет никаких проблем.

Это, похоже, лишь сильнее ее настораживает. Делпи вздыхает. Она гораздо менее учтива, чем Рипли:

— Мы здесь по делу о разбойном нападении…

— Я не разбойничаю.

— Насчет этого у нас и мыслей нет. В самом деле, миссис Квалингана, вам нечего опасаться. Правда.

Шина Квалингана кивает, но ничего не говорит. Рука ее сжимает и разжимает гофрированный шланг пылесоса.

— Вы убираете у Тома и Сары Ламберт, по Бриджмен-роуд, двадцать пять? — обращается к ней Рипли.

Он с минуту молчит, ждет, пока заговорит миссис Квалингана.

— А что? — реагирует она наконец.

— Как уже сказала моя коллега, мы расследуем по этому адресу кражу со взломом.

Уборщица сжимает шланг.

— Миссис Квалингана, — говорит ей Рипли, — быть может, вам будет удобнее переговорить с нами в полицейском участке? Там спокойнее.

Она долго и неотрывно смотрит на сержанта:

— Мне нужно всего две минуты, чтобы закончить.

— Две минуты? Не вопрос.

Уборщица делает попытку закрыть за собой дверь. Очень мягко, но достаточно решительно констебль Делпи берется за ручку с наружной стороны, не давая ей это сделать.

— Мы будем ждать вас здесь.

Шина Квалингана поворачивается к ним спиной, что-то бормоча себе под нос, а затем исчезает в недрах квартиры, чтобы закончить уборку санузла.

Патрику, сыну Генри, двадцать лет. Худой, с утонченными чертами лица, он выглядит несколько диковато в своих джинсах и оливковой камуфляжной куртке.

В парке он наловил восемь кроликов, которые сейчас возятся и сипло попискивают в специально сшитом для них рюкзаке. Патрик уже знает: стоит их оставить ненадолго, как они непременно прогрызут мешковину и начнут цапаться между собой, как акулята в утробе своей мамаши.

Минуя автоматические ворота, он проходит в необъятный заросший сад. Ворота закрываются следом. В тиши, под приятное постукивание дождевых капель, играют лиственные тени, вода скатывается с массивных древесных стволов; с улицы доносится приглушенный шум машин. А сквозь все эти звуки пробивается тоненькое скорбное вытье младенца…

Патрик обходит дом с тыла, проходя к самой укромной части сада. Открывает двери, обитые листовым железом, и ступает в сумрак длинного, с цементным полом гаража. Минует беговую дорожку, которую они используют для собак, тренируя их сердечно-сосудистую систему и общую выносливость. Подходит к вольерам из толстой проволоки. Собаки ждут молча — приземистые мускулистые питбультерьеры с широкими головами, гипертрофированными затылочными мышцами и по-лягушачьи широкими пастями. У каждой вокруг шеи обмотана тяжелая цепь — для укрепления мышц шеи и верхней части туловища. Патрика собаки приветствуют возбужденно, но совершенно беззвучно: Генри заблаговременно позаботился о том, чтобы удалить у них голосовые связки.

Псы поклоняются Генри как своенравному богу, но они знают, что кормить их будет Патрик, который по утрам частенько приносит им живую снедь. Иногда это щенки или котята, собранные по объявлениям типа «отдадим в добрые руки». Иногда кролики или крысы, отловленные в парке. Как только Патрик приподнимает вверх рюкзак с кроликами, псы жадно впиваются в него по-идиотски бессмысленными взглядами.

Патрик опрокидывает содержимое рюкзака в вольер и наблюдает за разгорающимся там кровавым пиршеством. Кролики сообразительней собак: им вообще присуща врожденная сметливость, к тому же им очень хочется жить. Тем не менее псы почти мгновенно раздирают их на влажные лоскутки. В это время двери гаража раскрываются, скрежеща по бетону. Входит Генри. Он в явном смятении.