"Пелхэмом, 123" поверг его на минуту в изумленное молчание. А затем он разразился потоком мощной ругани, такой, что диспетчеры, сидевшие в самых дальних уголках зала, дружно ухмыльнулись. Даже среди этих отборных матерщинников Коррелл был известен как мастер сквернословия, и потому его тирада никого не удивила.

После того как Коррелл взял себя в руки, или, вернее, несколько смирил свой темперамент, он уже более спокойно сказал в микрофон:

— Да, я слышал, что вы сказали. Объясните, что значит захвачен? Нет, постойте! Кроме всего прочего, вы отключили напряжение. Почему вы это сделали, не проконсультировавшись с диспетчером? Отвечайте и потрудитесь сделать ваше объяснение вразумительным.

— Послушай, командир, у тебя есть карандаш?

— Что за дурацкий вопрос? С кем я говорю? Зто машинист?

— Это не машинист. Слушай меня внимательно. У тебя есть карандаш?

— Тогда кто же это, черт побери?! У вас есть разрешение находиться в кабине? Кто вы?

— Слушай меня внимательно, начальник, мне не хотелось бы повторять это дважды. Поезд захвачен группой хорошо вооруженных людей. Как тебе известно, мы отключили напряжение. Кроме того, мы отцепили от состава первый вагон, в котором мы держим заложниками шестнадцать пассажиров и машиниста. Если возникнет необходимость, мы, ни секунды не задумываясь, прикончим всех. Мы — отчаянные люди, начальник. Конец.

Коррелл выключил микрофон и нажал кнопку вызова транспортной полиции. От злости у него тряслись руки.

Клив Прескотт

Секретарь председателя государственной компании, в собственности которой находится подземка, позвонил лейтенанту Прескотту и сообщил ему, что важные гости из Бостона, личные друзья председателя, после обеда в его обществе спускаются с тринадцатого этажа на второй. Он должен помнить, что, поскольку это друзья самого председателя, они должны найти теплый и радушный прием.

— Я расстелю для них ковер, как только закончу его пылесосить, — мрачно сострил Клив Прескотт, повесил трубку и через приемную штаб-квартиры транспортной полиции направился к двери лифта, через которую должен был быть доставлен ценный груз.

Он получил странное удовольствие, наблюдая за их реакцией, когда, выйдя из лифта, они впервые взглянули на него и обнаружили, что он не совсем такой, как они ожидали. Несколькими оттенками не совсем такой, подумал он про себя с иронией. Однако он должен был при знать, что они быстро оправились от удивления и пожали ему руку без малейшего следа неудовольствия или пренебрежения. Что ж, в конце концов им-то какая разница! К тому же в один прекрасный день он может переехать в Бостон, где голос чернокожего избирателя, как ни прискорбно для этих парней, весит столько же, сколько голос белого.

Это были типичные политиканы и типичные ирландцы. Один сухой и сдержанный, второй мягкий и дружелюбный. Их звали Мэлони (дружелюбный) и Кейси (замкнутый). Одинаково остренькие голубые глазки не без подозрительности оглядели аккуратный с иголочки мундир Прескотта, его модный галстук и изящные итальянские туфли (пятьдесят пять долларов, купил по случаю на распродаже). Они, словно по команде, втянули носами аромат французского лосьона. Рукопожатия их были крепкими и теплыми, как у людей, которые в жизни только и делают, что пожимают руки.

— Как вы заметите, у нас здесь немножко тесновато… — начал Прескотт, но оборвал сам себя. Он знал, что им будет так же скучно слушать эти извинения, как ему скучно их произносить.

— Здесь у нас кабинеты старшего состава, — продолжал он более энергично, — а там — офис нашего командира Костелло.

При этом посетители обменялись быстрыми взглядами, которые, как расшифровал для себя их значение Прескотт, выражали примерно следующее: "Да благословит бог командира Костелло! Это честное ирландское имя. Если бы у них еще и старший офицер оказался цветным, это было бы уже чересчур".

— Сюда, пожалуйста, джентльмены…

Согласно протоколу гостей обычно водили сначала в зал оперативных дежурных. Однако он решил на этот раз изменить порядок. Кто знает, может быть, позже спокойная обстановка, с утра царившая у оперативных дежурных, сменится чем-нибудь более интересным. Как вчера, например, когда неизвестные угрожали взрывом бомбы на одной из станций (потом выяснилось, что тревога была ложной). В те минуты зал оперативных дежурных буквально разрывался от срочных звонков патрульных групп, обшаривавших станцию и ее окрестности в поисках бомбы. Для визитеров это было бы впечатляющим зрелищем. Поэтому для начала он повел этих двоих в телетайпную.

Непринужденно, как опытный лектор, Прескотт объяснял своей маленькой группе назначение стрекочущих аппаратов, которое и без того всем отлично известно.

— Отсюда мы имеем двустороннюю связь с Центральным управлением полиции города Нью-Йорк. Мы записываем все их сигналы, а они получают всю информацию от нас. Отдельные аппараты предназначены для обмена сообщениями с городским автобусным хозяйством и отделом технического обслуживания транспорта.

Посетители засыпали на ходу, но Прескотт не мог винить их за это. Скучный лектор порождает скучающую аудиторию. Ему уже столько раз приходилось проводить такие экскурсии, что приелось до тошноты. Быть штабным полицейским с таким количеством общественных обязанностей — значит не быть полицейским вообще. Однако, если уж ему платят за это, надо тянуть лямку. Продолжим перечисление фактов.

— Возможно, вы хотите получить общую информацию о нашем департаменте, — он сделал паузу, и в тишине стук телетайпов стал особенно звонким и чистым. — Как вы, вероятно, знаете, общая численность транспортной полиции составляет три тысячи двести человек, или что-то около десяти процентов численности всех полицейских сил Нью-Йорка. Вроде бы немного, но в действительности мы входим в число двадцати пяти крупнейших полицейских подразделений страны. И территория, за которую мы отвечаем, огромна: двести тридцать семь миль путей, четыреста семьдесят шесть станций, из них приблизительно шестьдесят процентов — подземных. Вас, кажется, что-то удивило?

Посетители не проявляли никаких признаков удивления, но им пришлось из вежливости изобразить его в ответ на вопрос Прескотта.

— Вам, может быть, интересно узнать, — продолжал он, — что ближе всего к поверхности находится станция "Смит-Нинт" в Бруклине — 87 футов, а самая глубокая — "191-я улица", 180 футов от уровня мостовой.

— Неужели? — сказал Мэлони. Кейси подавил зевоту.

— Станция "Гранд Сентрал" наиболее загруженная в смысле пассажиропотока. Через нее проходит 40 миллионов человек в год.

— Да что вы? — сказал Мэлони, а Кейси зевнул.

Прескотт мстительно подумал, что, если он не закроет пасть, придется сообщить ему, сколько в нью-йоркской подземке эскалаторов.

— На наших линиях работает семь тысяч вагонов. Ах да, чуть не забыл: у нас 99 эскалаторов. И все это охраняют 3200 полисменов 24 часа в сутки. Как вы, возможно, уже знаете, в вечерние часы на каждой станции и в каждом поезде есть наш патрульный. С тех пор как введена эта система, уровень