– Я выдерживаю своего приятеля, – изображая из себя примерного, занудливого ученика, по-школьному ответил мужчине жираф, – чтобы он созрел как хорошее вино. – Считаете, что уже достаточно выдержал? Могу откупорить.

– Откупоривай, – сказала женщина.

– Откупоривайся! – крикнул жираф.

Американец спустился с потолка, звучно шелестя сливающимися в прозрачный круг лопастями, словно вертолет. Коснулся пола двумя лапами, качнулся, утвердился на всех трех и отключил двигатель. Прозрачный круг обрел плотность, лопасти выскакивали из него на мгновение, давая схватить себя глазом, и тут же прятались обратно, потом стали выскакивать чаще, чаще, перестали пропадать, крутясь все медленнее, и, наконец, встали.

– Здравствуйте, – произнес американец, отвешивая поклон мужчине и затем, отдельный, глубокий, женщине. Выпрямился, замер, постоял так в молчании и передернулся сверху донизу, словно его тряхнуло током. – Не знаю, что говорить, – обращаясь к женщине, выдал он скрежещуще, будто не смазывался сто лет, и все у него внутри спеклось ржавчиной. – Что ни скажи – не передашь. Я ужасно сожалею о своей глупости. Не понимаю, как мог так вести себя. Ужасно сожалею, ужасно! Я готов был бы пасть на колени, но у меня нет коленей. И это тоже ужасно, ужасно!

Американец разволновался, лопасти его стали вздрагивать. Мужчина вспомнил, это он так тогда в тамбуре говорил американцу: «На колени пасть, чтоб она простила!»

– Я лично могу считать, что вы пали на колени, – сказал он. И посмотрел на женщину: – Я лично считаю.

Ее лицо горело радостью удовлетворения. Но сквозь эту радость пробивалось и опасливое чувство недоверия: а вдруг тут все же какой-то подвох? Какой-то непонятный хитрый ход?

– Да, до меня дошли слухи о вашем сожалении, – церемонно произнесла она.

– Да ну янки, янки, что с него возьмешь! – завопил жираф. – Дуб, ни бельмеса в нашей реальности, а показать себя хочется, – вот и показал!

– Вот показал! – эхом подтвердил американец.

Мужчина расхохотался. До того это было уморительно. Похоже, американец и в самом деле был простодушный и прямой парень, покажи палец, скажи «смешно» – и оборжется.

– Ты чего? – посмотрела на него женщина.

– Спиртику бы нам граммов по пятьдесят хряпнуть, – сказал мужчина. – Осталось у тебя? Ну, чтобы отметить такое событие!

Он не сомневался, что у нее осталось. Еще с той поры, когда отоваривались продуктами в самом поезде. «Рояль» в толстобокой зеленоватой литровой бутылке. Припрятала. Не могла не припрятать.

– Да? Спиртику? – посмотрела на него с осуждением женщина. – Ну, этот ладно, этот – конечно, – махнула она рукой на жирафа. – Но вы-то? – взгляд, который она устремила на американца, свидетельствовал, что его покаяние принято, и осталось лишь утвердиться в новом отношении к его персоне.

– Я… ну а я что! – переступил американец с лапы на лапу. – Я технический механизм, мне некоторые детали спиртом – очень даже на пользу.

– И ему на пользу! – воскликнула женщина.

Через две минуты и мужчина, и жираф, и американец – все были вооружены и сдвинули свои начиненные девяностошестидесятиградусным жидким порохом граненые орудия в стеклянном звяке.

– Нравится мне эта ваша традиция – позвенеть бокалами! – не преминул одобрить американец.

– Уж бокалами! – смущенно прокомментировала со стороны женщина.

– Надо же как-то и слух усладить, – готовясь принять в себя этот жидкий порох, ответствовал мужчина.

– Эх, чтоб не последняя! – воскликнул жираф.

И лихо метнул в себя свою порцию, не став запивать водой. Только по всему его большому телу, от холки до хвоста, пробежала судорожная крупная волна озноба.

Американец отправил во внутрь налитое ему добро неторопливой тонкой струйкой.

– Очень мне даже на пользу, – подытожил он, закончив журчать.

– Ну, разве не наш человек?! – наклонился к нему, боднул его рожками в лопасть жираф. – Узнает нашу жизнь лучше – совсем наш будет.

Американец с живостью закивал своей большой головой:

– Да, да, между прочим, да! – И старательно поискал взглядом взгляда мужчины. – Расскажите мне о своей жизни. Очень вас прошу. А то я так мало знаю о ней!

Мужчина, приходя в себя после принятого внутрь порохового взрыва, похмыкал. Вот так взять ему и рассказать. Разве можно узнать чью-то жизнь из рассказа? Всякую жизнь нужно прожить. Тогда и узнаешь ее. Как ни из какого рассказа.

– Мчимся! – воскликнул он, отвечая американцу. – На всех парах, на всех парусах, – что есть мочи. А скоро будем еще быстрее. Наращиваем скорость!

Мужчина произнес это – и вспомнил о том вагоне, в котором недавно побывал. Вагоне управления. Каким они сделали его широким. Невероятно.

– А вообще хрен те что! – проговорил он. – Хрен те что, ей-богу. Какая-то у нас команда управления… странная команда! Можем разбиться в любое мгновение. Увеличили габариты своего вагона. Хорошо, сейчас едем по однопутке. Но так же не всегда будет! Завтра стрелка – и вынеслись на двухпутную. И все. Конец. Встречный состав – и катастрофа. Снесет нас, закувыркаемся под откос, костей не соберешь. А они: «Нормально!» Нормально им! Им там, конечно, нормально: просторно, комфорт, не жизнь – сплошное удовольствие. Но безопасность? Будущее? Они ни о безопасности, ни о будущем – ни о чем не думают. Даже о собственном будущем. О собственном!

– А этот начальник поезда, – вмешалась в речь мужчины женщина, – просто мразь. Вот его, – указала она на мужчину, – так по указке этой мрази отделали… Ни за что ни про что – просто попался под руку. Весь в крови пришел. Вот кого бы, – теперь она обращалась к американцу, – кого следует самого отделать – эту мразь. Чтобы знал. Чтобы понял кое-что. А то никто ему поперек ни слова…

– Перестань! Не подзуживай, – прервал ее мужчина. – Злом на зло… камень на камень, кирпич на кирпич… и вырастет высотный дом зла. Вот что еще странно, – перевел он взгляд обратно на американца, – странно так странно, страннее некуда… – Спирт всасывался со страшной силой, уже действовал, и язык несло, он молотил сам по себе, словно бы существуя отдельно от мужчины. – Я им расчеты скорости делаю. Где с какой проходить. Они мне данные дали – и я по ним. Где прибавить, где убавить. Чтобы не опрокинуться, насыпь чтоб выдержала. Ну, понимаете, да?

– Понимаю, понимаю, – покивал американец.

– Янки, они сообразительные, – с ухмылкой вставился жираф. – Во всяком случае, наш друг из таких.

Женщина погрозила ему пальцем:

– Не насмешничай!

– Да, так вот что странно, – повысил мужчина голос. Он еще ни разу ни с кем не говорил об этом. Даже с женщиной. Как-то так получилось. Что было говорить с нею. Все равно что с самим собой. – Получается, что мы все время движемся по дуге. По дуге и по дуге. Дуга больше, дуга меньше. Только иногда по прямой. И такие это короткие отрезки! Чуть по прямой – и снова по дуге. Снова и снова!