Адреналин разливался по телу, как лихорадка. Он был подготовлен, как никогда. Сейчас, в реальном времени, это четче и ужаснее, чем когда бы то ни было. Его затягивало в сердцевину, и он тянулся туда сам и знал, что потом, когда все кончится, он будет стыдиться или бояться этого чувства или и то и другое. Может, это было частью его работы: отдаться полностью.

Лестница в подъезде была размечена ленточками до третьего этажа, как тропинка в ориентировании, только игра была со смертью. Районные полицейские не подпускали любопытных прохожих близко, и те столпились на другой стороне улицы, за ограждением.

«Может, я бы тоже стоял на той стороне, если бы не шел сейчас по этой», — подумал Винтер и сказал подошедшему Бергенхему:

— Звони Биргерсону и скажи, чтоб прислал пятеро ребят, срочно.

— Прямо сейчас?

— Сию минуту.

Поднимаясь по лестнице, Бергенхем набрал номер начальника отделения, сообщил, что должен был, и передал телефон Винтеру:

— Он хочет тебе что-то сказать.

— Слушаю… Я в преисподней. Осталось три ступеньки… Да, ты правильно понял… Они должны быть здесь… Я хочу, чтобы они начали опрос тех, кто тут толпится вокруг… Ну да. Все, пока.

Винтер видел лица тех, кто ждал на другой стороне дороги, но не различал их выражения. Стоять было холодно, неужели только любопытство держало их там? Может, кто-то знает, что откроется глазам Винтера там, наверху? Может, кого-то притягивает к этому месту, манит обратно знание?

— Кто вошел первым? — спросил Винтер на пороге квартиры, обводя взглядом ребят в форме.

— Я, — отозвался молодой парень, очень бледный, смотрящий в никуда.

— Ты был один?

— С товарищем, вон он идет. — Он показал на лестницу.

Тревога с улицы Сконегатан поступила Винтеру практически в то же время, что и ближайшему патрулю. Парни приехали, посмотрели, побледнели. Огородили дом.

Джейми не вышел с утра на работу, хотя была его смена. А дел ждало много: убрать весь бардак, перемыть посуду после бурного вечера с новой рок-группой — ребята с явными ирландскими корнями дали жару, и народ не расходился до двух ночи.

Дали ему, мерзавцу, дополнительный выходной — и он тут же загулял, ни трубку не берет, ни дверь не открывает; сколько бы Дуглас ни ломился в его квартиру и ни давил кнопку звонка — только сосед высунул недовольную морду. Дуглас не поленился найти управляющего домом. Джейми? Английский парень из двадцать третьей? Дуглас не знал номера квартиры, но на двери висела самодельная табличка с именем, и надо было проверить, не случилось ли беды.

Пришел мужик с тремя сотнями инструментов, торчащими из карманов на животе, ногах, по всему телу, открыл дверь, и дальнейшее вспоминалось Дугласу как сплошной кровавый кошмар.

Итак, сюда уже бегло заглянули хозяин бара Дуглас Свенссон и двое полицейских. Но Винтер был первым, кто зашел, чтобы осмотреться. В голове гудело, но глаза замечали все. Он прошел так, чтобы не наступить в следы в холле, ведущие к выходу. Голые стены и двери. На лестнице послышались голоса бригады техников — они останутся там, пока он не даст им команду заходить.

Он знал, что еще придет сюда как минимум один раз, когда тело уже заберут, и то, что он будет тогда стараться понять, зависит только от того, что он найдет сейчас.

В холле было достаточно светло, но справа в ванной тоже горел свет. Кто его включил? Вряд ли какой коп окажется таким тупым, чтобы зажигать свет, но кто его знает.

Винтер остановился на пороге ванной. Кафель был забрызган, но не так сильно, как можно было ожидать. Он не торопился, подумал Винтер. В ванне и на коврике осталось всего несколько пятнышек.

Он вышел из ванной и, завернув налево, оказался в кухне — где ничего не нарушало обычный порядок, кроме той мелочи, что за столом стоял только один стул вместо положенных двух.

Второй стул стоял в середине комнаты, и на нем сидел парень, спиной к двери. Из холла Винтер его не видел, потому что дверь была открыта не полностью.

Он был гол выше пояса, но в брюках без ремня и в носках, без обуви. На левом плече — красно-синяя татуировка. Аккуратно, не нарушая следов, Винтер подошел поближе и разглядел, что это автомобиль, но так и не понял, какой он марки. Плечи и предплечья были ровного синего цвета, как от холода. Брюки и носки надулись и чуть не лопались. Только одежда его и держит, подумал Винтер. Лицо без видимых повреждений.

На столе стояли бутылка вина и два стакана. Один, как Винтер понял по запаху, наклонившись, — с вином, другой остался пустым. Чокнуться не успели.

Обстановка была бедная, как во временном случайном жилье. Ни кресла, ни книжной полки — только небольшой диванчик и блеклые тонкие шторы, прозрачные на свету, проникающем сквозь приоткрытые жалюзи. Да еще у стены проигрыватель и стойка с дисками. Винтер посмотрел на названия: «Оазис», «Блёр», «Пигеонхед», «Дафт Панк». Никакого джаза. В проигрывателе торчал диск, Винтер прочитал и его название.

К обоям Винтер не прикасался. Кровавые следы на полу шли по кругу — рисунок был уже знаком, подобное он видел в комнате общежития. Как яйцо вокруг стула, вытянутое в сторону двери.

Сколько шагов? У двери следов почти не было. Винтер втянул воздух, пытаясь разобрать запахи. За стеной у соседей что-то тихонько тренькало. Раз их слышно здесь, значит, и им слышно отсюда.

Ему пришло в голову, что сам он никогда не слышал своих соседей, разве что когда они возились с дверью старого лифта.

Через пятнадцать минут он вышел на лестницу и махнул техникам. Потом спустился вниз и стал разбираться с возможными свидетелями.

То ли Хальдерс, то ли Меллестрём — позже Винтер не смог вспомнить, кто из них, — произнес «Хичкок». «Смотри, чтоб никто не услышал», — сказал Винтер, но сам про себя с тех пор называл убийцу именно так.

Самое удивительное — даже если на самом деле это было совсем не удивительно — это что лондонские сыщики чуть позже пришли к той же кличке для своего убийцы, совершенно независимо. Вскоре стало ясно, что это один и тот же Хичкок, три дела слились в одно, и они все вместе испытывали бессилие, как будто кто-то смеялся над ними в небе, простирающемся над обеими странами.

Воришка смотрел из окна на сына. От снеговика уже ничего не осталось, теперь возня шла на качелях, вокруг бочки и веревочных лестниц, свисающих из деревянного домика, пропитанного морилкой.

Он переживал. Он мог читать, смотреть телевизор. На это у него ума хватало, даже если он и был полным идиотом в других вещах, доступных каждому. Но теперь он обладал неким знанием, не доступным никому другому. Мог ли он быть совершенно уверен — вот что мучило его. Надо было понять, что делать дальше. Возможно, уехать куда-нибудь и спокойно подумать.

— Что с тобой? — спросила Лена.

— А что?