— Эй, сюда, давай, давай, не очкуй, — говорила проститутка в летах с большими голыми грудями, которые она поддерживала ладонями, как подарок, приготовленный для того, кто ее пожелает.

— Эй, сюда, и скажи мне на ушко, чего бы ты хотел, — стал наседать на него, через несколько шагов, юный гомосексуал с выставленными напоказ бицепсами и в штанах в облипку. — Что молчишь? — Он не отставал, увязываясь за Франсуа. — Раз ты здесь, значит, тебе что-то нужно… Что не отвечаешь?

Франсуа вдруг почувствовал угрозу и ускорил шаг. Но и юного гомосексуала обидело отношение Франсуа, так что он не отклеивался, и в его речи все явственнее звучала агрессия.

— Ты что бежишь? Ты что — бегать сюда пришел? Мы тебе тут что — просто так напоказ выставлены? Мы тебе тут что — скотобойня? А ну говори! На кровь пришел посмотреть? Кровушки захотелось?

Франсуа оставили силы, коленки задрожали, и неизвестно откуда накатила тошнота. Лес пропах человеческим телом, потом и мочой. Весь феерический флер первых минут вмиг слетел. Теперь все вокруг было для Франсуа — разнузданный блуд и насилие. Он остановился у дерева, прижался к нему лбом, ожидая рвоты, но его не вырвало. Юный гомосексуал настиг его, схватил за руку и потянул в глубь леса, в плотную тьму.

— Пошли, пошли, чего там…

Франсуа попытался высвободиться, на миг ему даже удалось вырвать руку, но агрессор решительно был настроен увлечь его в чащу леса, в незнакомую зону, ничего хорошего не сулившую. Франсуа ухватился одной рукой за ветку дерева, открыл было рот, чтобы протестовать, но его трусливый мозг отказывался передать эту команду. Более того, он с ужасом обнаружил, что еще три фигуры неопределенного пола тем временем обступили его, и одна из них уже расстегивает ему пуговицы на рубашке. Франсуа чувствовал себя ночным мотыльком, попавшим в паучью сеть, или, еще конкретнее, беглецом, которого засасывают зыбучие пески. Он снова попытался выдавить из себя хоть какие-то звуки, но звуки вырвались животные, не слишком отличающиеся от отчаянного поросячьего визга. Он опять рванулся было прочь от тех, что пытались увлечь его в темноту, и в этом рывке почувствовал, что теряет туфлю.

И как раз в ту минуту, когда ему казалось, что он уже идет на дно, в двух метрах от него и от тех, кто держал его в плену, притормозила машина. Открылась дверца, и грянула ошеломительная фраза:

— Садись, Франсуа!

От этих слов четыре фигуры, окружившие Франсуа, вдруг отказались от своих не вполне проясненных намерений и отступили от потенциальной жертвы. Франсуа не видел лица того, кто позвал его из машины, но уже считал его своим спасителем. И когда открылась задняя дверца, он не стал дожидаться вторичного приглашения, а быстро юркнул внутрь.

Машина тут же тронулась, и Франсуа наконец-то вздохнул с облегчением. В первые мгновения он даже не задавал себе вопроса, кто же такой этот человек, который назвал его по имени и предложил сесть в машину. Вообще впереди сидели двое, два мужчины, очень разные и занятые каким-то важным разговором. Тому, что за рулем, было за шестьдесят, он был довольно корпулентный, но без тучности, имел начатки лысины, носил очки в тонкой оправе и говорил с почти профессорским апломбом. Второй был помоложе, лет пятидесяти, тоже в очках, но с толстыми линзами (значит, близорукость!), с коротко стриженной бородой, и он афишировал уважение ко всему, что говорил ему человек за рулем.

Странным образом Франсуа немедленно понял, что совершенно ни к чему благодарить этих двоих людей за их жест. Впрочем, они не обращали на него никакого внимания, как будто никого лишнего не было у них в машине. Не спрашивали, ни куда ему надо, ни подвергся ли он нападению, ни даже не вызвать ли полицию. Эти двое просто-напросто продолжали разговор, начатый, очевидно, уже давно.

— Что парадоксально, — говорил человек за рулем, — так это то, что секс вошел ингредиентом во все виды романа. Когда-то писали любовные романы, где секс не присутствовал, сегодня в романе может не присутствовать любовь, но секс обязателен. Мне же хочется от вас, чтобы вы вникли в другие виды сексуальности. Я попросил всю группу написать, к примеру, по нескольку страниц о сексуальности предметов или слов.

— О сексуальности слов, пожалуй, мне было бы интересно, — сказал человек с бородой и в очках.

— Ведь правда? Сексуальность слов — это что-то поразительное. Слова занимаются любовью, ищут друг друга, рифмуются, сладострастно впиваются одно в другое. Есть слова стыдливые и слова бесстыжие, есть слова, напоенные эротической мелодичностью, и есть фригидные. Есть пары, живущие во взаимном презрении, и есть — во взаимном обожании. Слово «день» неотделимо от слова «ночь», хотя они вообще не живут вместе. Слово «всегда» оказывается на грани метафизической дрожи и снова и снова теряет невинность в присутствии слова «никогда»… И потом все слова — это курвы, потому что безотказно ложатся с каждым…

Человек за рулем, похоже, имел точную цель. Он пересек лес и направился к 16-му округу со словами:

— Посмотрим, как живут буржуа.

У Жоржа была зависимость: новости. Вполне наркотическая зависимость, без новостей он не мог прожить и дня. С минуты пробуждения и до минуты, когда он ложился спать, Жорж, чем бы он ни занимался, одним ухом слушал последние известия. В ванной у него был транзистор, а в туалет он заходил с маленьким приемничком типа уокмена, тоже забитым на новости. Завтракал он под телевизор, а после спускался в кафе, по дороге забирая из почтового ящика корреспонденцию и главные еженедельные газеты, на которые регулярно подписывался.

Перемещения Жоржа в пространстве были обратно пропорциональны его знаниям о том, что происходит в мире. Поскольку его квартира располагалась непосредственно над кафе «Манхэттен», на втором этаже, Жорж колоссально экономил время. За десять минут он мог транслоцировать себя из постели до прилавка, не потеряв ни крошки новостей.

А попав в кафе, включал сразу телевизор над баром и радио на полке за стойкой, между бутылкой мартини и бутылкой арманьяка.

«Может, мне надо было пойти в журналисты», — думал иногда Жорж. Его жизнь, бесспорно, была бы другой, не унаследуй он кафе от своей матери, а с ним и определенный комфорт, который давало это маленькое семейное предприятие. В то же время, слушая по радио или смотря по телевизору разные политические дебаты, Жорж отдавал себе отчет в том, что он лучше разбирается в геополитике, чем все эти фанфароны, которым платят большие деньги за ежедневное комментирование мировых проблем.

Жорж толком не помнил, как началась у него эта страсть к новостям, как переросла потом в одержимость и наконец в клинику. В юности он потреблял новости умеренно, как все. До двадцатилетнего возраста не было случая, чтобы он по собственной инициативе купил газету. Впрочем, в те времена новости не шли таким валом, не занимали в человеческой жизни двадцать четыре часа из двадцати четырех. Люди, разумеется, слушали выпуски новостей по радио, но они перемежались другими передачами (театральными, музыкальными, развлекательными), да и радиостанций было не слишком много. Телевидение тоже не изобиловало каналами, и встреча с информацией по большому счету происходила обычно вечером, когда все возвращались домой. Но вот в 1987 году произошло чудо, и Жорж очень хорошо запомнил этот момент, было начало лета, июнь… Во Франции открылась, по американскому образцу, первая радиостанция, закрепленная за новостями, круглые сутки нон-стоп. По времени это совпало со смертью его матери, когда Жорж окончательно обосновался за стойкой бара, переняв полученный в наследство семейный бизнес. Совпавшие во времени эти два события: создание круглосуточной новостной радиостанции и смерть матери — произвели резкий перелом в жизни, а главное, в мозгу Жоржа. Он просто прилип ухом к радиоприемнику и больше не выходил из-за стойки бара, иначе как затем, чтобы поздно ночью подняться в свою квартиру этажом выше с единственной целью — лечь спать.