Когда несколько недель назад Михаэля перевели в «важняки» и ему пришлось из-за этого каждый день ездить в Петах-Тикву, он даже не мог представить, что первым делом, которое ему поручат в этой должности, станет убийство в кибуце. Когда ему впервые намекнули на то, что эта смерть может быть результатом убийства, он сначала даже не поверил:

— Разве в кибуцах кого-нибудь убивали?

Нахари нахмурился и ответил:

— Было два случая, но не такие, как сейчас. Одно убийство было не так давно — сумасшедший в припадке бешенства убил человека, а второе — еще в пятидесятых. Покушение на убийство. И там тоже: женщина свихнулась и хотела убить человека, который ей ничего не сделал плохого. Да, вот, можешь прочесть приговор. — И он передал Михаэлю ксерокопию судебного решения.

Михаэль стал читать про себя: «Жалоба на действия Генпрокуратуры и встречная жалоба, рассмотренные Верховным судом в заседании по рассмотрению апелляций по уголовным делам». В марте 1957 года суд в течение 10 дней рассматривал дело женщины, осужденной на 16 месяцев тюрьмы, и жалобу прокурора на мягкость наказания. Когда до Михаэля дошло, что перед ним дело тридцатилетней давности, он стал относиться к листочкам как к исторической реликвии. Через несколько минут он уже забыл про Нахари, углубившись в чтение приговора:

Заявитель, женщина, которая ранее была членом кибуца М., однажды вечером сидела в столовой кибуца. В это время в столовой находился только учитель А., остальные кибуцники еще не подошли. Когда учитель закончил обедать, к нему подошла заявительница и предложила шоколадный пудинг. Учитель А. был очень удивлен по нескольким причинам: во-первых, его удивило присутствие в столовой заявительницы, смена которой в столовой закончилась еще утром…

Его чтение прервал голос Нахари:

— Я не предполагал, что ты будешь читать все это сейчас. Можешь забрать документы с собой. Я просто хотел показать, что такие случаи в кибуцах уже были.

Михаэль свернул документы и сунул их в карман рубахи. Теперь он снова вернулся к размышлению об этих бумагах, тем более что Махлуф Леви говорил об обстоятельствах дела, которые были хорошо известны всем присутствующим.

— Пятого числа этого месяца, — начал Махлуф официальным тоном, — мы получили телефонный звонок из ашкелонского полицейского участка. Звонила доктор Гильбо, работающая в больнице Барзилая. На звонок ответил…

— Давай без этих подробностей, — нетерпеливо прервал его Нахари. — Переходи сразу к сути.

Лицо Леви вспыхнуло от этой явной грубости, и Михаэль еще раз ругнул себя за то, что в Леви он увидел что-то от дяди Жака.

— Пусть докладывает, как может, — сказал Шорер, стараясь предупредить выпад со стороны Махлуфа. — Ничего, если это займет на несколько минут дольше. Мы должны еще раз услышать все обстоятельства дела. — После этих слов он повернулся к докладчику: — Продолжай, как считаешь нужным, излагая все подробности. — В его голосе звучали хорошо знакомые Михаэлю начальственные нотки, которые тем не менее удивили его, поскольку появлялись всегда в самый неподходящий момент.

— Короче говоря, сержант Кохава Штраус и я отправились в больницу, и доктор Гильбо все нам обстоятельно рассказала. Им доставили тело сорокапятилетней Оснат Хорель, которая, вероятнее всего, умерла в результате реакции на введенный ей в кибуце пенициллин. Медсестра из кибуца привезла ее на «скорой помощи», когда она была уже мертва. Им нужно было только выяснить причину смерти. В реанимационной началась суматоха в надежде на то, что им удастся оживить женщину, но все оказалось напрасным. Доктор Гильбо — молодой, но хороший доктор, — уверенно произнес Махлуф Леви. — Мне уже несколько раз приходилось видеть ее в деле. — Он уже был готов сыпать фактами в подтверждение своей характеристики, но, встретившись взглядом с Нахари, быстро передумал. — Как бы там ни было, — продолжил он, — доктор объяснила родственникам и терапевту кибуца, что надлежит сделать вскрытие, для чего тело придется отправить в Институт судебной медицины в Абу-Кабир.

— Напомни нам еще раз, — отеческим тоном произнес Шорер, — что произошло и почему они не смогли подтвердить смерть в результате введения пенициллина. Охайон еще не слышал этого от тебя; он лишь читал то, что было в отчете. — Он угрожающе посмотрел на Охайона, который под его взглядом перестал барабанить по столу.

— Дело было так, — начал Махлуф Леви, глядя на Михаэля, который в этот момент закуривал сигарету, не сводя глаз с докладчика. — Начнем с наемной медсестры. Девушки в кибуце не хотят идти в медсестры, поскольку это сейчас немодно. Поэтому, когда последняя местная медсестра ушла, кибуцу пришлось нанимать сестру со стороны. Это была первая должность, которую занял посторонний человек, поэтому старики стали поговаривать, что кибуцу приходит конец. Нанятая сестра скоро уходит, в конце месяца. Это — тридцатичетырехлетняя женщина, которую зовут Ривка Маймони, но все называют ее Рики. Она опытная медсестра, работала в больнице Барзилая, где знает абсолютно всех. Сестра описывает все происшедшее следующим образом. У больной было серьезное воспаление легких, которое засвидетельствовал местный терапевт, доктор Реймер. Он также работает в больнице Беэр-Шевы, но живет в кибуце и получает там зарплату врача. Реймер обнаружил у нее пневмонию накануне в воскресенье и хотел положить ее в понедельник в больницу, но она отказалась.

— Кто — она? — переспросил Михаэль. — Пациентка?

Махлуф Леви утвердительно кивнул, потом поправил:

— Покойная. Оснат Хорель отказалась ложиться в больницу. Сестра Рики рассказала мне, что это была упрямая, волевая женщина. Такие не любят, когда им советуют. Доктор не знал, какая у нее пневмония — инфекционная или нет.

— Бывают вирусные и бактериальные, — заметил Нахари уставшим голосом, — но дело не в том, какая пневмония, а в том, лечится она антибиотиками или нет. — Он кивнул Махлуфу, чтобы тот продолжал.

— Они положили ее в лазарет кибуца, и сестра по указанию врача сделала ей укол пенициллина, как указано в подшитом отчете.

— А почему ей не дали таблетки? — Нахари скреб гладковыбритый подбородок.

— Так врач решил, а почему, я не знаю, — произнес Махлуф Леви, пожимая плечами.

К этому моменту всем уже было ясно, что Нахари чем-то озабочен. Многие могли оставить это без внимания, но Эммануэль Шорер был не из таких. С присущим ему нетерпением и нелюбовью к нюансам, он резко бросил:

— В чем конкретно вы видите проблему?

Михаэлю показалось, что он сейчас взорвется, не понимая, почему Нахари приберегает какую-то информацию для себя.

— Дело в том, — нарочито бесцветным голосом начал Нахари, — что, если мне не изменяет память, уже два-три года никто не колет пенициллин при пневмонии, а вместо инъекций принимают таблетки. Поэтому я хочу выяснить, что конкретно там произошло.

— Ладно, значит, я не прояснил этот пункт, и доктор Гильбо мне об этом ничего не сказала, — огрызнулся Махлуф Леви.