Массивный письменный стол из темного дуба, кожаные кресла, гравюры со смутно различимыми сюжетами на стенах (кажется, изображались на них какие-то рыцарские турниры) и уходящие во мглу ряды книжных полок — вот и все, что мне удалось рассмотреть.

Во всяком случае, ничего порочащего хозяина в убранстве кабинета мной замечено не было.

Управляющий предложил нам присесть. Вскоре в дверях появился довольно стройный человек, чье лицо украшали разнообразные пластыри и марлевые повязки, а глаза прятались за стеклами темных очков. Компанию ему составлял вездесущий адвокат Штюрмер, который сухо кивнул нам с Михаилом, потом отступил к стене и застыл, словно античный барельеф.

— Добрый вечер, — поздоровался незнакомец в темных очках, говоривший с сильным немецким акцентом. — Я Франц Крюднер. Герман доложил мне, что у вас важное дело, господа. Я весь внимание.

Я решила сразу же перейти к делу.

— Господин Крюднер, мое имя Елена Сергеевна Хорватова. Я — хозяйка пансиона, в котором проживает ваша служащая Лидия Танненбаум. Девушка уже несколько дней не возвращается домой, местонахождение ее никому не известно, никаких сведений о ней нет, и я сильно тревожусь. Простите великодушно, что пришлось побеспокоить вас в неурочное время, тем более что вы нездоровы… Но не откажите ответить на пару вопросов. Я очень рассчитываю на вашу помощь в деле поиска Лидии.

Крюднер, прихрамывая, прошел к креслу и удобно устроился в нем.

— Я и вправду не совсем здоров и прошу извинения за свой вид. Видите ли, госпожа Хорватова, я в настоящее время провожу эксперименты со взрывчаткой — моя мастерская получила заказ на производство устройств для направленных взрывов, а это, по понятным причинам, связано с определенным риском.

Крюднер скрестил пальцы рук и ненадолго замолчал.

— А по поводу Лидии Танненбаум… Во-первых, она — моя бывшая служащая, а во-вторых, она — достаточно взрослая барышня, чтобы суметь обойтись без няньки в моем лице. Я слишком занят важными делами и не могу опекать каждую юную особу из числа своих служащих. Она все равно была уволена несколько дней назад, ее карьера на моей фирме окончена. А я никогда не занимаюсь делами, которые не имеют ко мне отношения.

Мне показалось, что он вот-вот произнесет какую-нибудь ритуальную фразу вроде «Засим честь имею»

или «Более мне нечего вам сообщить» и любезно распрощается с нами.

Чтобы не дать Крюднеру возможности так легко отделаться, я поторопилась взять инициативу в собственные руки. Пусть он сочтет меня бестактной, главное, чтобы выиграло дело. В конце концов я никогда прежде не видела этого господина и вряд ли когданибудь увижу его впредь, так какая разница, что он будет обо мне думать?

— Простите мою назойливость, господин Крюднер, но нельзя ли узнать, почему ваши служащие, в том числе и Лидия, были так внезапно уволены?

Крюднер многозначительно помолчал, видимо, давая понять, что мое любопытство зашло слишком далеко. Я же смотрела ему в глаза (то есть в темные стекла его очков) таким ясным взглядом, словно совесть моя была в полном порядке.

— Не знаю, должен ли я обсуждать с посторонними столь щекотливые темы, — заговорил наконец Крюднер, — но впрочем, извольте… В моей конторе имел место случай воровства, и все лица, оказавшиеся под подозрением, немедленно получили расчет. Среди них была и ваша протеже. Я не терплю подобных вольностей.

А мне еще говорили, что господин Крюднер — джентльмен! Как недальновидны бывают люди…

— Господин. Крюднер, вы удивляете меня! Ведь большинство ваших служащих — честные люди. Как можно было оскорбить подозрением весь персонал из-за того, что кто-то один оказался нечист на руку?

— Прошу простить, мадам, но в ваших словах звучит типично русская расхлябанность! Что значит — оскорбить персонал подозрением, если один из этих людей — вор и это всем известно? Спустить такое нельзя, однако обращение в полицию или гласное расследование дискредитировали бы честное имя моей фирмы. Сумма пропавших денег не столь велика, чтобы разорить меня, но держать у себя в конторе вора я не желаю, и служащим пришлось нести коллективную ответственность за случившееся. У меня тоже возникли определенные проблемы — мало того, что я понес убытки, так теперь еще и штат конторы укомплектован не полностью, и я испытываю некоторые трудности с подбором нового персонала. И это в то время, когда следует бросить все силы на выполнение важного военного заказа!

Я сочла за лучшее вернуться к разговору о пропавшей девушке.

— Господин Крюднер, простите мою назойливость, но все же вы лучше других знали Лидию. Прошу вас, помогите мне, припомните хоть что-либо о ее жизни, что могло бы послужить отправной точкой в моих поисках.

— Откровенно говоря, мне не очень понятно, почему вы с такой страстью занялись этим делом, мадам. Вы ведь чужой человек для этой девушки. У Лидии есть родственник, господин Штюрмер, но он не тревожится.

Адвокат сверкнул в мою сторону стеклами пенсне и изобразил на лице нечто вроде улыбки. В душе я позволила себе не согласиться с Крюднером — судя по визиту господина адвоката в мой дом, определенный интерес к исчезновению Лидии, а главное, к ее бумагам и дневникам у Штюрмера есть.

— Итак, что же вам сказать о Лидии? Неглупая, старательная, аккуратная девушка… У меня не было к ней никаких особых претензий до тех пор, пока в конторе не произошел этот скандал с украденными деньгами, — продолжал Крюднер.

— Неужели вы хотите сказать, что подозреваете Лидию в воровстве?

— Я не могу этого исключить.

— Что ж, оставим этот вопрос на вашей совести, — я не смогла удержаться от небольшой шпильки. — А не известно ли вам что-либо о сердечных делах Лидии, господин Крюднер? Может быть, Лидия просто вышла замуж и уехала из Москвы с мужем?

Крюднер столь красноречиво пожал плечами, что мне сразу стала ясна вся абсурдная бестактность моего вопроса.

— Простите, мадам, но я не имею ни возможности, ни желания следить за сердечными делами служащих, у меня много иных дел, — сухо заметил он. — Впрочем, кажется, младший чертежник проявлял к ней определенное внимание.

— А со стороны Лидии наблюдался ответный интерес?

— Не думаю. Барышня, при всей своей поверхностной скромности, была очень высокого мнения о себе. Чрезвычайно высокого. Лидия считала себя девушкой утонченной. Слишком утонченной, чтобы проводить свободное время в обществе помощника чертежника.

Мне удалось задать Крюднеру еще пару вопросов и получить столь же незначащие ответы. Кажется, перед нами тут разыгрывали сцену. Только не такую, на которую я рассчитывала.

Пожалуй, больше ничего узнать не удастся и можно было бы уже и откланяться. Но я была уверена, что и у Крюднера есть ко мне какое-то дело, иначе он ни за что не согласился бы меня принять. Когда же он соизволит заговорить о том, что волнует его?

— Что ж, господин Крюднер, благодарю вас за предоставленные сведения…