– На их стороне – ресурсы и мощь государства…

– Вот именно! Мы, Белая армия, не можем больше воевать сами по себе. Мы хотим участвовать в гражданских войнах других народов… Тут, в Европе. Если коммунисты в эсэсэсэр начнут войну с другими государствами, мы будем участвовать в этой войне с коммунистами.

Помолчали, отхлебывая чай, пуская папиросный дым. И первым не выдержал пожилой, усталый человек:

– Чем же может нам помочь Шамбала? Шамбала будет воевать с мировым коммунизмом?

– Мы поможем иначе… Для начала мы покажем, кого надо опасаться Белому движению. Хотите?

У Миллера дрогнула рука с чайным стаканом, Есаул резко поднял голову, впервые нарушил молчание:

– Мы знаем – у Москвы есть агенты в наших рядах.

– Мы не расскажем, мы покажем вам будущее.

– Покажете? – усмехнулся старик.

– Смотрите…

Сплетаясь, заклубились струи непрозрачного серого тумана. Туман обретал форму и цвет, складывалось трехмерное изображение. Вот он, Миллер, пишет записку: «У меня сегодня в 12.30 часов дня свидание с генералом Скоблиным на углу улиц Жасмэн и Раффэ. Он должен отвезти меня на свидание с германским офицером, военным атташе при лимитрофных государствах, Штроманом и с Вернером, прикомандированным к здешнему германскому посольству. Оба хорошо говорят по-русски. Свидание устраивается по инициативе Скоблина. Возможно, это ловушка, а потому на всякий случай оставляю эту записку.

– 22 сентября 1937 г. генерал-лейтенант Миллер».

– Скоблин… – только и сказал Миллер. Произнес это глухо, тоскливо.

– Да… Агент энкавэдэ, Николай Владимирович Скоблин. Его попытаются продвинуть на пост главы РОВСа. Благодаря вашей записке этот план не удастся.

Есаул не удержался:

– Я ж говорил…

– Свой! Он с нами в одном огне был, – так же глухо, сквозь зубы сказал Миллер. – В двадцать пять лет – начальник дивизии, самый молодой в Белой армии. И какова его судьба?

Туман сложился в пространство, в гул летящего самолета. Двое крепких людей деловито выталкивали третьего в открытый люк. Мелькнуло перекошенное страхом лицо, рука цеплялась за стойку, скользила.

– Нет! Товарищ Сталин не бросит человека! Не верю!

Один из толкавших засмеялся, ногой толкнул Скоблина в лицо. Мелькнуло и мгновенно исчезло крутящееся распластанное тело на фоне далекой земли.

– Это Испания… – тихо уточнил Вальтер. – Скоблина убьют агенты энкавэдэ, главный из них – Эйтингон.

– Действительно… – беспощадно произнес Есаул. – К чему им отработанный агент? Свое дело он сделал… к чему свидетель?

– Но такова была бы судьба Скоблина, если бы вы пошли на провокацию. Если бы вас похитили и вывезли в эсэсэсэр на теплоходе «Мария Ульянова», содержали бы в тюрьме энкавэдэ на Лубянке. Теперь вы предупреждены, и у Скоблина – другая судьба.

– Другой конец, это точно, – энергично кивнул Есаул. Миллер поморщился.

– Организатор вашего похищения тоже кончит нехорошо… Зовут его Абрам Аронович Слуцкий…

Туман сложился в образ большого кабинета, где двое людей под портретом Сталина удерживали третьего. Этот третий плевался и лягался, пока к нему не подошли сзади, не сунули чем-то блестящим, маленьким в спину. После этого человек начал хрипеть и оседать, а остальные отпустили его, стали говорить между собой и улыбаться. Подошедший последним бросил на стол стеклянный маленький шприц, потащил из кармана папиросу… Труп со стуком повалился на ковер. Невероятность сцены подчеркивало то, что все четверо – и убитый, и убийцы были в форме энкавэдэ.

– Чем это его?

– Инъекция цианистого калия… Нарком Ежов убрал еще одного свидетеля… А то вас вот похитил, архив Троцкого в Париже похитил…

– В общем, никто хорошо не кончил, – усмехнулся Есаул. – Неудивительно – в таких делах свидетелей не оставляют!

– А жена Скоблина, Надежда Плевицкая – она тоже агентесса энкавэдэ? Будет участвовать в похищении… Плохо кончит…

Голос Миллера прервался с вопросительной интонацией.

– Да. Ее осудил бы французский суд на двадцать лет каторги за участие в вашем похищении, она умерла бы через три года в тюрьме.

– Государь назвал ее «курский соловей»… – скупо усмехнулся Миллер. – Что делает с людьми наша эпоха!

– Вы бы про себя лучше спросили! – возмущенно бросил Есаул, и Петя приготовился показать, как в подвале связывают проволокой руки Миллера, как ему стреляют в затылок. Миллер отмахнулся тыльной кистью руки.

– Не надо… Мой конец в таком раскладе понятен. Повесят?

– Расстреляют во внутренней тюрьме энкавэдэ.

– Один черт, хоть расстрел и приятнее.

– Но это ведь только в том случае, если бы вы поддались на провокацию. Теперь у вас будет другая судьба, другой конец.

– Тем более, видеть их не хочу. Будет, что Господь даст.

Миллер отхлебнул из стакана так же хладнокровно, словно ему показали не похищения и страшные смерти, а комедию или веселый танец.

– Вы оказали нам огромную услугу… Мне лично, понятное дело, но и всем нам. Что вы хотите за нее?

– Пока ничего…

– Но настанет день, и вы что-то обязательно попросите.

Миллер не торговался, он просто констатировал факт. Наверное, жизнь в эмиграции быстро учит, что бесплатных услуг не бывает.

– Возможно… Но скорее всего – мы ничего не попросим. Вы – союзник, вам необходимо помогать.

Звякнула ложечка в стакане.

– Евгений Карлович, нам пора.

– Вовка-казак отвезет вас.

– Пусть лучше Вовка-казак отвезет вас домой. Мы бы хотели прогуляться.

Есаул пошел проводить. На лестнице он неуверенно спросил, можно ли научиться видеть будущее. Голос в темноте звучал так робко, что Петя невольно заулыбался.

– Этому как раз и учат в Шамбале… учат не всех, надо иметь врожденные способности.

Есаул тяжко вздохнул; было видно, он бы многое отдал за такой дар.

По понятиям Пети, стоял еще совсем ранний вечер. Закат погас давно, хотя еще и десяти часов нет по местному времени. Но ведь это юг, темнеет рано. Париж лежит южнее Киева, почти что на широте Крыма.

Давно загорелись фонари. Улицы вечернего Парижа шумели, общались, плясали. Пялились на прохожих бездельники из стеклянных веранд кафе. Они сидели там на виду, в электрическом свете, и пялились на прохожих – тоже хорошо видных под электрическими фонарями.

Шумные бульвары с ярко освещенными верандами сменялись пустыми темными улицами, иногда неприятно-тесными, с далекой узкой полоской звездного неба высоко-высоко над головой.

– Большинство парижан уже спят, – комментировал Вальтер. – Мало кто в такое время еще торчит по кафешкам. А вот лучше скажи мне – я так понимаю, на русскую эмиграцию рассчитывать совершенно невозможно?