— Давай фигуры выкинем уже нафиг, а газету отнесем, — скомандовала я Илье, когда он, выйдя из душа, влез обратно в свои джинсы и слегка помятую рубашку. Посмотрела скептически — ну ладно, сойдет, вроде не сильно жевали. Не гладить же ее сейчас.

По дороге обратно в школу он все еще посматривал на меня, словно собирался что-то спросить, но не мог найти слов. Только у самых школьных дверей остановился и обернулся — я с удовольствием врезалась в его широкую грудь и вдохнула свежий мужской запах, уже ничего общего не имеющий с яблоневым цветом и барбарисом. Что-то другое, терпкое и сильное. И уже чуточку привычно-родное, смешавшееся с моим запахом.

— Так что, ты правду говорила про своих мужчин? Отработал и свободен?

Я закатила глаза:

— Соболев, а ты заявление в загс планировал завтра нести, что ли? Так учти, он по понедельникам не работает!

— Думаешь, я до вторника передумаю? — сверкнул он глазами.

— Думаю, мы все сегодня еще натворим много ерунды. Зачем же останавливаться только на мне? — усмехнулась и мотнула головой в сторону зарослей цветущей сирени под окнами школы. — Там, глянь, Рикита с Протасовым, что ли, опять? Вот неугомонные…

— Нет… — он действительно вгляделся в переплетение ветвей. — Кажется, это Денисов.

— Вот те раз! — я открыла перед Ильей школьную дверь. Дотащить в одиночку свернутый как попало ватман он еще смог, а вот дальше рук уже не хватало. — Он же священник! И женат! Никого не щадят проклятые гештальты.

— Кто-кто не щадит? — переспросил Соболев.

— Забей.

До третьего этажа я доскакала на каблуках гораздо бодрее, чем в первый раз, не давая ему обогнать меня и задать еще какой-нибудь провокационный вопрос.

********

В тридцать третьем все было так же, как до нашего ухода. Народ пил, болтал, рассматривал фотографии друг у друга в телефонах, о чем-то потихоньку ругался.

Только Протасов сидел в углу крайне мрачный в компании с бутылкой водки и глушил одну за другой. На него не обращали внимания.

Наше появление все встретили ехидным:

— Ооооо! Да вас за смертью посылать!

Наташка тут же повисла у Соболева на локте под предлогом того, что помогает развернуть стенгазету. Хотя она скорее мешала и дергалась под руку.

Синаева тоже влезла со своим любопытством:

— Где вы столько шлялись, а?

— Заглянули небось в раздевалку по-быстрому, да? — заржал Першин, кивая на мрачного Протасова. Видимо, Наташка всем поведала о победах и поражениях в области закрытия гештальтов.

Я неудержимо покраснела, и, чтобы никто не заметил, быстро опустила голову, отходя к столу с закусками. Хотела только изобразить, что страшно проголодалась, но поняла, что на самом деле страшно хочу есть. Ну да, немудрено после таких интенсивных физических упражнений. Сделала себе парочку бутербродов, выловила из банки маринованный огурец, плеснула сока и потихоньку справилась со смущением.

Тем более, что никто в наш разврат не поверил.

— Да ладно, это на пять минут времени, а остальные полчаса они чем занимались? — фыркнул Морозов. — Без нас, небось, фотки рассматривали и ржали!

Он обвиняюще тыкнул пальцем в Илью.

Тот поднял руки вверх:

— Виновен!

— Так что, сильно мы с тех пор изменились? — мурлыкнула Наташка.

Она снова отиралась около Ильи, прислоняясь то одним боком, то другим, как игривая кошка. Кажется, никому действительно не пришло в голову, что мы могли заниматься чем-то другим!

Имидж скромницы и ботана — страшная сила.

Ватман развернули и разложили на сдвинутых партах. Приклеенные силикатным клеем фотографии за столько лет скукожились и выцвели, но надписи были читаемы.

— О, смотрите, Морозов мечтал быть журналистом.

— И стал.

— А Першин актером.

— И не стал.

— Да актеры смазливые все эти… жополюбы, нафиг мне такое! — прогремел Першин, отпивая шампанское прямо из горла. — Народ, может, за пивом сходим? А то как буржуи по шипучке ударяем.

Коваль, наша звезда сериалов, посмотрел на него крайне мрачно, а жмущаяся к его боку жена, с которой они, похоже, помились, так и вовсе планировала проклясть, судя по лицу.

Но Першин, со свойственным ему тактом, даже не заметил их реакции.

— Наташк, а ты решила не размениваться и написала просто: «Знаменитостью».

— Мечтала о судьбе Пэрис Хилтон или Ксюши Собчак? Ничего не делать, только пить шампанское на вечеринках.

— Нет, просто покрывала больше возможностей, — заявила Наташка, запрыгивая на ту же парту, на которой в начале вечера сидела я. И тоже закинула ногу за ногу, позволив алому платью открыть бедра. Ноги у нее были похуже моих, но мальчики выпили достаточно, чтобы не заметить разницы. — И, кстати, сбылось!

— Да мы уж видели, как ты выступаешь… Знаменитость.

— Это я только ради школы согласилась. Обычно у меня все выходные ангажированы, мой агент ведет расписание выступлений, и свободные места в нем есть только на сентябрь.

— Ты хорошо поешь, — Синаева покровительственно потрепала ее по плечу. — У меня дочка тоже выступает. Может, вас познакомить?

Я тихонько хрюкнула в стаканчик с соком, представляя, как Наташка будет делиться опытом выступлений по кабакам с десятилетней певицей из церковного хора. Потому что Наташкина плотная ангажированность означала именно это: «живая музыка» в ресторанах, сборные концерты муниципалитетов и затыкание дырок там, где настоящие знаменитости по какой-то причине отказались.

Она успела рассказать мне, что ресторанные выступления как раз приносят больше всего денег. Но на них зовут охотнее, если у тебя уже был сольник в большом зале. Зал обычно не собирается и выступление приносит только убытки. Зато потом снова чешешь по кабакам, народ узнает: «Она в января в Кремлевском зале выступала!»

Такой вот круговорот — заработала в одном месте, заплатила в другом, чтобы снова пригласили в первое. Дохода почти никакого, но движуха и удовлетворение амбиций.

— Ой, у нас Соболев еще про себя ничего не рассказал! — прервала неловкую паузу Наташка, ничего не ответив Синаевой. Та поджала губы, но дергать ее не стала. — О чем он там мечтал?

— Стать музыкантом, — спокойно отозвался Илья. — У нас был очень творческий класс, вы заметили?

— А стал? Кем трудишься-то? Жена, дети? — Наташка передвинулась, наклонилась и изогнулась скрипичным ключом, только чтобы прижаться к его руке и посмотреть снизу вверх наивно распахнутыми глазами, опушенными мохнатыми лапками искусственных ресниц.

Илья будто бы на секунду задумался, потом, запнувшись, сказал: