Так и было. Весьма американская заносчивость, начало так называемой контркультуры, могло сподвигнуть политически левую молодежь Британии присоединиться к протестным митингам против войны во Вьетнаме или промаршировать по лондонской Гросвенор-сквер — протест, направленный в большей степени против капиталистических марионеток Лейбористской партии, чем против американского вмешательства в войну, в которую не была прямо втянута Британия, — но это определенно не привело к «длинноволосой революции», о которой регулярно разглагольствовали все, начиная от Аллена Гинзберга и Тимоти Лири и заканчивая Джоном Пилом и Донованом. Молодые британские студенты, преимущественно представители среднего класса, может, и были счастливы тысячами собираться на рок-концерты и даже поэтические вечера, но когда в 1967 году подлинный французский революционер по имени Ги Дебор прибыл в Лондон, чтобы сплотить «народ» вокруг идеи действительного захвата власти в свои руки, из двадцати наиболее активных британских революционеров, согласившихся встретиться с ним в квартире на Ноттинг Хилл Гейт, на месте появились только трое — и они провели вечер, распивая пиво и смотря спортивный матч по телевизору.

Когда Дебор вскоре вернулся домой в Париж, собрав студентов в группу под названием Les Enragés (ту самую резко политическую группу, что стояла за крупными студенческими восстаниями 1968 года в Париже и Нантере, в которых в столкновениях с полицией за один день было арестовано около шестисот студентов, пока почти десять миллионов французских рабочих вышли на забастовку в качестве поддержки), так называемые революционеры в Лондоне издалека едва наблюдали за этим, больше расслабленно куря травку и обсуждая подробности «возвращения» Дилана, чем на самом деле направляясь на улицы любым доступным способом. Единственными битвами, которые, похоже, приходились им по душе, были выступления за бесплатные рок-фестивали, фальшивая «причина», которая приведет к нежеланному хаосу на Батском фестивале 1970 года, где безбилетные Ангелы Ада и французские студенты — «радикалы» потребовали пропустить их и начать столько драк, сколько они захотят.

В конце концов, единственное настоящее заметное столкновение между британским «истеблишментом» и его так называемой хиппи-«альтернативой» крутилось вокруг того, было ли преувеличенно фаллическое карикатурное изображение медвежонка Руперта из журнала Oz «непристойным» или нет, — смехотворная ситуация, которая в итоге привела к позорному процессу в Центральном уголовном суде Лондона летом 1971 года, кульминацией которого стало получение всеми тремя редакторами Oz условного срока вместе с беспрецедентным уровнем национальной славы, от которой двое из троих — будущий автор бестселлеров, телеведущий и футурист Ричард Невилл и издатель-мультимиллионер Феликс Деннис — безмерно выиграли в последующие годы. Как впоследствии заметил прозорливый политический комментатор Эндрю Мэрр: «Мишка Тедди со стояком — в значительной степени он обощил британский ответ революции».

В Британии 1968-ой стал первым годом, когда продажи альбомов превысили продажи синглов, еще один факт, на который не обратил внимания Джимми Пейдж, слишком охваченный возбуждением от руководства своей собственной группой, чтобы заботиться еще о чем-либо, что могло происходить за ее пределами, в считавшемся реальным мире. Тем не менее, процветающее положение продаж альбомов, несомненно, подтолкнет к успеху его The New Yardbirds. Однако прямо тогда Пейдж был слишком занят составлением сет-листа, сбитого из старых номеров The Yardbirds и блюзовых каверов — вещей, которые должны были, как он предполагал, «позволить нам разгуляться в этих рамках», что-то вроде музыкального «возбуждения», к экспериментам с которым он только изредка подходил в The Yardbirds, но он надеялся, что новый состав позволит ему наконец развить его. «Было полно областей, которые называли свободным форматом, но то была откровенная импровизация, поэтому к тому времени, когда собирался Zeppelin, я появился с горой риффов и идей, ведь каждый вечер, когда мы продолжали, происходило новое».

Остальные были, несомненно, готовы. «Бонзо и я уже были в зоне безумия после The Band of Joy, — рассказывал мне Плант, — поэтому для нас было вполне естественным уходить в долгие соло, паузы и крещендо. В смысле, я слушаю вещи вроде ‘How Many More Times’ и их ритм — там есть все эти биты шестидесятых и вставки, которые могли появиться на альбоме ‘Nuggets’. И для Джимми, и для нас это был выход на новый уровень».

Втайне Пейдж продолжал сомневаться, насколько хорошо в конечном счете будет работать его новый певец («Было очевидно, что он может петь, но я не был уверен в его потенциале в качестве фронтмена»), но он все более убеждался в его ценности с каждым представлением. Голос Планта был настолько силен, что когда по время концерта в Стокгольме 12 сентября по непонятным причинам отключились усилители, «его голос был по-прежнему слышен в дальнем конце зала поверх музыки всей группы». Кроме того, все неожиданно пошло слишком быстро, чтобы теперь остановиться. В тот же день американский деловой журнал ‘Amusement Business’ сообщил, что «лондонский сессионный басист Джон Пол Джонс и вокалист Роберт Плант получили от Джимми Пейджа предложение присоединиться к его The New Yardbirds».

Одним из тех, кто обратил внимание на это первое представление, был датский фотограф Йорген Энджел, в те времена семнадцатилетний студент, который впоследствии признавал: «Я не ожидал многого. Незадолго до того, как концерт начался, было еще полно разговоров о том, собираются ли они играть под названием ‘The Yardbirds’ или под название ‘The New Yardbirds’, и какую реакцию среди людей это вызовет. Ведь в клубном журнале они были афишированы как ‘The Yardbirds’ с фотографией The Yardbirds, а не Бонэма, Планта, Пейджа и Джона Пола Джонса. Плюс, в те дни, когда ты видел группу, выступающую с приставкой ‘New’ в названии, то понимал, что что-то они темнят, что это больше не та же группа. Можете представить группу под названием The New Beatles? Конечно, нет, вы будете разочарованы еще до того, как услышите хоть ноту. Поэтому прежде чем эти New Yardbirds хотя бы вышли на сцену, помню, я был раздосадован. Я хотел «подлинник». Но как только они начали играть, меня зацепило…»

Их второе появление позже тем же вечером в Pop Club в соседнем Брённбю было освещено местной газетой Glostrup Handelsblat, которая отмечала, что в то время как Роберт Планто «пел хорошо», над его «танцем надо поработать». На обоих концертах группа представила сорокаминутный сет, включавший ‘Train Kept A-Rollin’, ‘I Can’t Quit You Baby’, ‘You Shook Me’, ‘How Many More Years’ и только один «оригинал», ‘Dazed and Confused’, и даже он, фактически, был замаскированным менее известным кавером, который Пейдж представил примерно за год до того с The Yardbirds.

Последний скандинавский концерт состоялся в Stjarscenen club в Гётеборге 15 сентября. Двенадцать дней спустя, в Лондоне, они приступили к записи своего дебютного альбома, переехав на Olympic-1, популярную восьмидорожечную студию в Барнсе, занимавшую помещение старого городского мьюзик-холла, — ту же студию, на которой The Stones записали ‘Beggars Banquet’ и на которой через три месяца Fairport Convention, представив юную Сэнди Дэнни, запишут свой третий альбом.