Я раздумывал недолго: в конце концов, Витька в чем-то и прав: есть разница меж отступлением от инструкций и нарушением приказа, есть… Когда на одной чаше весов – инструкция, а на другой – твой боевой товарищ, Катька Камышева, с которой неизвестно что приключилось… Короче говоря, выбор я сделал быстро и без всяких угрызений совести.

– Витя, – сказал я. – Иди-ка в мою палатку и жди меня там. Я быстренько обернусь…

Зачем-то быстрым шагом припустил к Катиной палатке и заглянул внутрь – ну конечно же, никого… Тогда по обочине, к роднику двинул уже бегом – но рассудочно, как умел, держа ритм и умело вдыхая-выдыхая.

Пистолет я на всякий случай достал еще на бегу, снял курок с предохранительного взвода. Оказавшись напротив родника, остановился и заставил себя пару минут постоять, приводя дыхание в порядок – чтобы любую неожиданность встретить в полной форме. И по лесу к роднику двигался уже шагом, держа пистолет наготове, сторожко прислушиваясь и озираясь, как сто раз бывало прежде.

Ни одной живой души, тишина, только какие-то птахи заливаются там и сям. Я машинально отметил: коли уж они так распелись, людей поблизости нет, вон как при моем приближении замолкают и перепархивают подальше. То есть в их прямой видимости людей нет – а Сидорчук умеет замаскироваться так, что его никакая птаха не увидит.

Возле родника лес редел, и я издали увидел груду камней, текущую меж двумя из них струйку чистейшей родниковой воды. А у родника…

Нет, никаких трупов – что запутывает дело…

Подошел вплотную. Справа от родника, у высокой глыбы… К ней аккуратно прислонен ППШ с рожком – несомненно, Катькин. Потому что тут же лежит ее планшетка, на которую опять-таки аккуратно, такое впечатление, выложены «лимонка» и ремень с портупеей: пистолет в кобуре, финка с прекрасно знакомой ручкой – в ножнах. Наборная ручка, многоцветная, красивая – это ей кто-то из разведбата подарил…

И – тишина. И – ни единой живой души вокруг…

Некогда было растекаться мыслью по древу. Я позвал Сидорчука – громко, так что он, сидя где-то поблизости, не мог не слышать. Но он не появился. Я еще раз позвал. И еще. Бесполезно. Хотел позвать Катьку, но вовремя понял, что это как-то глупо: будь она где-то близко, непременно услышала, как я во всю глотку зову Сидорчука. А присядь она в кустиках по естественной надобности – мало ли когда приспичит – не оставила бы ничего у родника. И ни один супостат, окажись, что все дело в нем, ни за что бы оружия не оставил…

Некогда голову ломать, действовать надо… Я сунул в карман «лимонку», повесил на левое плечо планшетку, портупею, автомат и быстрым шагом двинулся к дороге – с пистолетом в руке. Спрятал его в кобуру, только оказавшись на дороге. Но на полпути к лагерю снова выхватил – в лесу кусты и подлесок, совсем близко, затрещали так, будто сквозь них напролом пер кто-то ополоумевший. Ни один зверь вот так, производя столько шума, ломиться не будет, разве что спасаясь от хищника или охотников…

Я ждал, держа пистолет наготове. И точно, человек: кусты затрещали совсем рядом, и на дорогу выломился Сидорчук, но такой, каким я его никогда прежде не видел: вид прямо-таки ополоумевший, взгляд, как у сумасшедшего… Я убрал пистолет. А он бросился ко мне, крепко ухватил за рукав, как малое дите хватается за папку, чтобы не потеряться в какой-нибудь толчее. Забормотал что-то невразумительное. Не полная и законченная истерика, но что-то близкое к ней. Это у Сидорчука-то, огни и воды прошедшего?! В жизни бы не подумал.

У женщин такое состояние лучше всего обрывать хорошей пощечиной. А вот для старослужащего старшины, пришло мне в голову, лучше будет другой способ…

Я его стукнул по руке, по известному местечку у кисти – так что пальцы у него сами собой разжались, и рукав мой оказался свободен. Отступил на шаг и гаркнул хорошо поставленным командным голосом:

– Смиррна!

А ведь подействовало! Выполнил он команду, встал по стойке «смирно» точнехонько по уставу – правда, страшно медленно, неуклюже, словно пьяный вдрызг или зеленый новобранец.

Я, не сбиваясь со взятого темпа, продолжал тем же тоном:

– Вольно! Смирно! Вольно! Смирно! На месте шагом марш! Отставить! Вольно! Смирно! На месте шагом марш! Смирно!

Действовало! Всякую последующую команду Сидорчук выполнял быстрее, чем предыдущую, все справнее, как человеку с его сроком службы и положено. Помаленьку приходил в норму. Когда мне показалось, что он почти вернулся в ясное сознание, я в последний раз отдал команду:

– Вольно! Старшина, как себя чувствуешь?

Лицо и волосы у него так взмокли от пота, словно его облили из ведра. Но все же он ответил почти нормальным голосом:

– Вроде отпустило, товарищ майор…

– Докладывай! – рявкнул я тем же приказным тоном. – Быстро!

Он заговорил – сбивчиво, порой глотая слова и шумно переводя дыхание, – но, в общем, вполне членораздельно.

Что выходило… Он вошел в лес, двинулся к роднику, шел, шел, шел… И вдруг сообразил, что идет слишком долго. Что он десять раз должен был выйти к роднику, до которого от обочины рукой подать. Но родника нет, словно испарился волшебным образом вместе с полянкой, и лес вокруг насквозь незнакомый.

Поначалу он еще пытался идти спокойно. Пытался сориентироваться по солнцу (за густыми кронами его не видно, но тени, их направление и длина примерно показывают положение солнца на небе), по мхам и лишайникам на стволах деревьев, по прочим приметкам, которые прекрасно знал…

Ничего не получалось, хоть тресни.

– Словно леший кружил, – говорил он. – В наших местах старики так это и описывали…

В какой-то момент он дрогнул, запаниковал, потерял себя. Остатками ясного сознания понимал, что уже не ищет путь к роднику, а бессмысленно блуждает, но ничего не мог с собой поделать. Вот, оказался вдруг на дороге…

– Ну не могло со мной такого стрястись, товарищ майор! – выдохнул он едва ли не жалобно. – В жизни не случалось, разве что разок в детстве…

Действительно… Чтобы Сидорчук заплутал там, где всего-то нужно было пройти по прямой метров не более пятнадцати? Да быть такого не может! Родом он с Вологодчины, из затерянной в дремучих лесах деревни. По лесу начал ходить с детства, несколько лет прослужил на заставе в лесах, за годы службы в СМЕРШе не раз по лесам работал. Лесовик божьей милостью, как у них в деревне в таких случаях выражались. И чтобы он так глупо заплутал, в буквальном смысле слова в трех соснах? Поверить невозможно. Однако же…

– Автомат где? – спросил я.

Он словно бы только сейчас заметил, что автомата нет ни на плече, ни в руках. Уставясь в землю, убито протянул:

– Не могу знать, товарищ майор… Слетел где-то…

И весь помертвел. Да уж, положеньице не из приятных – утеря личного оружия с записанным на тебя номером в условиях, приравненных к боевым… Это, знаете ли, сулит серьезные неприятности вплоть до трибунала…