Кошелев одернул пиджак и проверил диктофонный микровыклю чатель, закрепленный под левой манжетой, — с недавнего времени все беседы с мэром он на всякий случай записывал. Рука невольно задержалась на удобном, хорошо отрегулированном переключателе. Что-то было связано с этим жестом, неожиданное и тревожное. Через мгновение Кошелев вспомнил: входя утром в кабинет, этот журналист точно так же провел под рукавом и при этом неестественно закашлялся, как будто хотел заглушить характерный щелчок.

«Негодяй, какой негодяй!» — подумал Кошелев. Разумеется, он не сказал Рубашкину ничего такого, но сам контекст беседы был скверным и, при определенном повороте, даже опасным.

— Не наш человек, — вырвалось у Кошелева. Заметив удивление секретарши, добавил: — Не наш человек, этот газетчик!

Валентина Николаевна понимающе кивнула. Слова шефа были ясными, как завершение судейского заседания: «Приговор окончательный, обжалованию не подлежит».

* * *

В коридоре у входа в приемную Кошелева встретил всемогущий Крутинин. Именно он решал, кого и как будет принимать Собчак, а кого не пустят дальше внутреннего поста охраны на втором этаже Смольного.

— Подожди минут десять, — сказал он, одной рукой похлопывая Кошелева по плечу, другой перехватывая тяжелую пластиковую сумку. — А после зайди на рюмку чая. Или, может, кофе покрепче?

Крутинин засмеялся, пропуская Кошелева в приемную. Это была просторная, метров на сорок комната с большим круглым столом и удобными креслами. В углу, между окном и узкой одностворчатой дверью, заметно сдерживая зевоту, располагался секретарь. Его обязанности мало кто понимал, потому что за охраняемой им дверью была еще одна даже не комната, а комнатенка. В ней помещался только письменный стол с десятком телефонов, за которым сидел дежурный помощник. Вот кто настоящий! Попасть в кабинет мэра можно было только с его разрешения. Говорили, что мебель и обстановка в приемной и в самом кабинете не менялись с двадцатых годов. Но сам Кошелев этого не знал, поскольку его по молодости ни разу не вызывали к первому секретарю обкома.

Ждать пришлось долго. Череда людей входила и выходила из предбанника, и Кошелев пытался от нечего делать по выражению их лиц угадывать, чем кончился для каждого разговор с мэром. Над заместителями Собчака Яковлевыми Кошелев про себя посмеялся — так они отличались. Зам по культуре, Владимир Петрович, — маленький, кругленький, — входил бодро и радостно, а вышел озабоченный, безнадежно махнув рукой. Его тезка и однофамилец Владимир Анатольевич- высокий, худощавый и элегантный, — до и после беседы с мэром лучился дружелюбной, ни к кому не обращенной улыбкой.

«Профессионально держится», — отметил про себя Кошелев, вставая навстречу Володе Большому — так за глаза звали Яковлева, сумевшего всего за год-полтора полностью подмять под себя все городское хозяйство.

— Привет, Паша! Зайди как-нибудь, есть вопросы, — все так же приветливо улыбаясь, сказал Яковлев, пожимая Кошелеву руку.

Смутные слухи гуляли по закоулкам Смольного, что-де Володя Большой претендует куда как на большее, чем быть скромным замом Собчака. Никаких прямых доказательств этому не было. Но участившиеся поездки Владимира Анатольевича в Москву, где он постоянно встречался с теми, кто никакого отношения к его служебным делам не имеет и иметь не может? А плохо скрываемые заигрывания с журналистами? Даже свою многотиражную газету затеял! А приватные встречи с так называемыми городскими политиками? Эти и множество других фактов и фактиков неоспоримо подтверждали: от Владимира Анатольевича следует, непременно следует ждать сюрпризов

«Неужели Яковлев всерьез считает, что никому ничего не известно? Да разве можно скрыть, кто стоит за этой фекальной газетенкой, когда ее бесплатно раздают на всех перекрестках, а на каждой странице — Яковлев, Яковлев и всюду Яковлев со своими друзьями-сантехниками? — подумал Кошелев. — И почему Собчак до сих пор терпит? Заигрался в демократию, дальше своего носа не видит!»

— Павел Константинович, ваша очередь!

Незаметно включив диктофон, Кошелев миновал две двери и вошел в кабинет мэра с длинным, метров на десять, столом для заседаний. Любой, кто занимал кресло в этом кабинете, не был в понимании Кошелева простым человеком, он не был даже олицетворением власти. Все они, от предателя Зиновьева до проворовавшегося Козлова, от любителя балета Кирова до знатока по части абстракционизма Толстикова, и были собственно ВЛАСТЬЮ! Все, включая и поднявшего на Кошелева голову Собчака. Павел Константинович вновь ощутил себя зеленым лейтенантом — взволнованным новичком, явившимся представляться по случаю присвоения первого воинского звания.

— Здравствуйте, Анатолий Александрович! Извините, что обеспокоил. Без вашей помощи никак не откомпенсировать затраты на мероприятия по Австрийской площади, — торопливо сказал Кошелев, перегибаясь через письменный стол, чтобы положить перед мэром заготовленное письмо.

Собчак быстро просмотрел текст.

— По ссуде обратитесь к Кудрину. Скажите, я разрешил, — мэр отдал Кошелеву письмо, размашисто перечеркнутое надписью через весь левый угол: «Путину! Прошу срочно вмешаться и обеспечить получение денег за ремонт Австр. пл. с австр. стороны. Результаты сообщить. А. Собчак 19.09.95».

— Да, кстати, Людмила Борисовна недовольна — вы слишком тянете с оборудованием мансард для выдающихся зарубежных художников. Неужели непонятно, какое важное значение имеет репутация Санкт-Петербурга как мировой культурной столицы?

— Но мы уже одно совместное предприятие организовали. Владелец аптеки сперва возражал — мы его убедили. Сейчас ведем работу с другими магазинами на Австрийской площади, — возразил Кошелев.

— Медленно, очень медленно! — не глядя на Кошелева сказал Собчак. Он не считал нужным любезничать с подчиненными. Мало кого звал по имени-отчеству. Злые языки утверждали, что он просто никого не помнит. Кошелев и не ждал ничего другого. Однако тон, интонация! Павел Константинович кожей почувствовал: мэр им недоволен, очень недоволен!

Выйдя от Собчака, Кошелев тут же попросил помощника соединить его с Кудриным. Можно было, конечно, подождать до возвращения к себе, но звонок из приемной был весомым подтверждением устному разрешению мэра получить деньги.

— В принципе возможно, но зачем так много? — удивился Кудрин, выслушав краткую просьбу о кредите. — Впрочем, раз Анатолий Александрович разрешил… Завтра перечислю, а вы до обеда пришлите все бумаги.

Наскоро перекусив в малом зале смольнинской столовой, Кошелев сел в машину и тут же связался с Валентиной Николаевной:

— Позвоните Катушкину, он должен быть у меня к девятнадцати ноль-ноль с обоснованием ссуды. Как там, народ на прием не разошелся?

— Все, кто записался, сидят, ждут. Человек десять, — виновато ответила секретарша.

Кошелев опаздывал к началу личного приема населения уже на полтора часа. А опаздывать он не любил, очень не любил, хотя и приходилось — ведь каждое новое важное дело отменяло ранее намеченное, поневоле внося путаницу и неразбериху.