здесь идет, действительно, о каком-то тексте Матфея, вполне возможно, тем более, что мы имеем тут намек на подсвечник из 5,14 — 16 Матф. Но что этот текст не тот, который имеется у нас, — в том не может быть сомнения, ибо нигде в евангелиях не говорится, что сын и дочь должны наследовать совместно. Напротив, евангелия сообщают совершенно определенно, что Иисус отказывался от вмешательства в наследственные тяжбы. На каком же основании, однако, Хвольсон, относит свидетельство того «перво-Матфея», на которого намекает приводимый выше рассказ, к 71 г. по р. х.? Хвольсон основывается на том, что рабби Гамалиил (ум. в 124 г.) был сыном того рабби Симона бен Гамалиила, который известен нам по «Деяниям апостолов», как оратор, уважаемый всем народом (5, 84), как учитель ап. Павла (22, 3), и который был казнен около 70 г. вместе с другими раввинами, принимавшими участие в иудейском восстании против римлян. Хвольсон, значит, без дальних слов допускает, что в вышеприведенном отрывке из талмуда речь идет о тяжбе из-за наследства после умершего отца, которая, по расчету Хвольсона, должна была последовать во всяком случае не позже 71 г. Это, может быть, было бы и так, если бы в рассказе речь шла о настоящей тяжбе из-за дележа имущества после смерти отца! Но, ведь, такая предпосылка совершенно исключена по точному смыслу талмудического текста. Ибо там говорится совершенно определенно: они хотели посмеяться над совершенно незаслуженно прославившимся своей неподкупностью «философом». Речь идет, таким образом, о вымышленной тяжбе из-за наследства. А вымышленная тяжба могла быть инсценирована и не в 71 г. Больше того: самый текст исключает возможность отнесения этого факта к 71 году, ибо в 71 г. иудеи еще не были изгнаны из Палестины, почему и Хвольсону пришлось заменить выражение «вы изгнаны из своей страны» выражением «вы потеряли свою землю». В виду приведенных соображений утверждение Хвольсона насчет свидетельства о существовании какого-то евангелия от Матфея, относящегося к 71 г., отпадает само собою.

Но если бы даже действительно удалось доказать существование такого рода евангелия в 71 г., то этим еще отнюдь не была бы доказана историчность Иисуса. Ибо изречение из 6,17 Матфея цитируется в вышеприведенном талмудическом отрывке вовсе не как изречение Иисуса. Хвольсон напрасно пытается представить эту цитату подлинным изречением Иисуса. «Мы видим, — напыщенно восклицает Хвольсон и даже печатает крупным шрифтом, — мы видим из этого важного сообщения, что около 71г. по р. х. не только существовало евангелие от Матфея, но оно было хорошо известно тогдашним христианам». Что же, допустим! Но все это — увы! — не имеет никакого отношения к историчности Иисуса[4].

В чем же заключается то пресловутое «несколько больше», что мы, по словам Юлихера, узнаем из талмуда по сравнению! с произведениями Иосифа? Действительно, кроме указанных Хвольсоном свидетельств, которые, по мнению его, «очень ценны в историческом отношении», талмуд содержит еще сравнительно много сообщений об Иисусе, которые большей частью относятся к третьему или четвертому столетию. Правда, сообщения эти, как признает и Хвольсон, «абсолютно лишены какого бы то ни было исторического значения» (11). Все это большей частью просто пасквили или карикатуры на Иисуса, поскольку они к Иисусу относятся, что гораздо труднее установить, чем это обычно думают, при той своеобразной аллегорической манере выражения, которая свойственна раввинам. Еще Деренбург выяснил нетождественность пресловутого бен Стада или бен Сатда с Иисусом, а Штрак тоже признает, что казавшиеся еще прежним исследователям крайне скудными талмудические материалы об Иисусе еще сильнее сокращаются при более Внимательном подходе к предмету. Юлихер, однако, полагает, что «настоящему историку» (читай: теологу!) все эти места доказывают, как рано наши евангелия или те источники, откуда они возникли, оказывали свое влияние даже и на тех, кто и слышать не хотел о них; тот факт, что злостные пародии на «Историю Иисуса» были хорошо известны даже рабби Акибе, является непререкаемым доказательством глубокой древности христианского предания (20). Как известно, преклонный Акиба случайно погиб во время кровавого восстания иудеев под предводительством Бар-Кохбы в 135 г. Однако, ведь, о том, что в первой трети второго века, когда вражда между иудеями и христианами разгорелась вовсю, уже существовала евангельская традиция, об этом никто и не думает спорить. Что же есть «доказательного» для историчности Иисуса в том, что ярый враг христиан, рабби Акиба, выразился в очень злостной форме об Иисусе?

Вполне естественно, что и Акиба считает Иисуса исторической личностью, ибо талмуд вообще не выражает никакого сомнения в существовании исторического Иисуса. Иоэль, однако, вполне правильно отметил всю беззаботность талмудистов второго века ко всему, что не касается изучения писания и закона, и указал, что малая осведомленность талмудистов насчет событий Иисусовой эпохи как раз и является «редкостным и поразительным последствием этой беззаботности». Талмуд черпает все свои сведения относительно возникновения христианства из того немногого, что дошло до него от евангельской традиции, и преподносит эти сведения в том освещении, в котором жизнь Иисуса выступила для христиан второго века, причем вместе с изменениями, происходившими в течение веков в христианском предании, изменялись и сведения, сообщаемые талмудом. Так, например, Акиба в вопросе о смерти Иисуса следует тому мнению, которое распространялось синоптиками, а именно, что казнь Иисуса последовала в день праздника пасхи. Несколько более поздняя часть талмуда Мишна (IV, 1), а также Гемара держатся, напротив, распространившегося к этому времени взгляда Иоаннова евангелия, а именно, что днем смерти Иисуса был канун пасхи. Талмуд, следовательно, не имеет собственного, независимого предания об Иисусе. Уже то, что талмуд сообщает об Иисусе, является не чем иным, как отражением христианских и языческих легенд, которые передаются нам талмудом в духе взглядов второго века, но отнюдь не в духе подлинного исторического предания. Сам талмуд оказывается столь плохо осведомленным обо всем, непосредственно относящемся к Иисусу, что он путает его с раввином Иошуа бен Перахья или с учеником его, носящим то же имя (ок. 100 г. по р. х.); больше того: талмуд даже превращает Иисуса в современника Акибы, жившего в первой трети второго века.

И, наконец, разве то обстоятельство, что талмуд не выражает никакого сомнения в историчности Иисуса, может служить доказательством этой историчности? Неправильно также часто повторяемое теперь утверждение, что ни один иудей не сомневался в существовании Иисуса.

А из этого молчания иудеев об Иисусе хотят заключить об историчности его. Между тем, иудей Трифон, которого Юстин выводит в своем «Диалоге с Трифоном», выражается насчет Иисуса весьма скептически.

«Вы следуете, — говорит он, — пустой молве, вы сами