Как всегда, в последнюю очередь она выбрасывает мусор. На этот раз, к ее удивлению, корзина пуста. Ни одного использованного презерватива. Алессия ставит корзину на место, рядом с прикроватной тумбочкой, и невольно чему-то улыбается.

Собрав грязное белье и чистящие средства, она останавливается взглянуть на черно-белые фотографии на стене. Голые женщины. Одна стоит на коленях, у нее бледная, почти прозрачная кожа. Видны ступни ее ног, ягодицы, изысканный изгиб спины. Светлые локоны женщина придерживает на затылке, выпустив на спину лишь несколько прядей. Модель, по крайней мере, с этого ракурса, очень красива. На второй фотографии женщина изображена вблизи. Видны контуры шеи, отброшенные на плечо волосы, изгиб позвоночника почти до талии. Темная кожа сияет под нежными лучами света. Она великолепна. Алессия вздыхает. Судя по фотографиям, хозяин любит женщин. Может быть, он и сам фотограф? И может, однажды он сфотографирует ее?

Встряхнув головой, чтобы выбросить глупые мысли, Алессия возвращается на кухню – убирать пустые коробки, пивные бутылки и мыть посуду.

Соболезнования, пришедшие по электронной и обычной почте, я отложил, чтобы ответить позже. Пока я не готов их читать. Вот как, черт побери, Кит умудрялся думать одновременно о субсидиях фермерам, скотоводстве и прочей чепухе, без которой не обойтись, возделывая тысячи акров сельских земель? Жаль, наверное, что вместо музыки и изящных искусств я не изучал в университете управление сельским хозяйством или хотя бы предпринимательство.

Когда отец умер, Кит учился в Лондонской школе экономики, и как послушный долгу старший сын перешел в университет Корнуолла, чтобы изучить принципы земледелия, животноводства и управления крупными хозяйствами. У него в собственности оказались тридцать тысяч акров земельных владений, и я теперь понимал, насколько разумное решение принял старший брат. Кит всегда был очень ответственным, кроме того единственного случая, когда вдруг сел среди зимы на мотоцикл и понесся на нем по заледеневшим дорогам графства Треветик. Вспомнив тело брата, каким я увидел его в морге, я опускаю голову и закрываю лицо руками.

«Почему, Кит? Ну почему?»

Погода ухудшается, будто отражая мое настроение. Я подхожу к стеклянной стене и смотрю на реку и противоположный берег. Навстречу друг другу по Темзе двигаются две баржи: полицейская – на восток, и речной трамвайчик – к Пирсу Кадоган. Сколько живу у реки, а так ни разу не прокатился на речном трамвайчике. В детстве я надеялся, что нас с Марианной покатает мама, но она всегда была занята. Всегда. И ни разу не попросила наших нянь покатать нас. Это лишь одна из длинного списка обид, который я готов предъявить Ровене. Кита тогда с нами не было, он уже уехал в пансион.

Качая головой, я обхожу рояль и вдруг замечаю нотные листы, над которыми работал все выходные. При виде недавних достижений я с гордостью улыбаюсь и, оставив компьютер, сажусь за рояль.

Из трех кухонь, которые приходится убирать Алессии, эта ее любимая. Стена, нижние панели шкафчиков и столешницы сделаны из бледно-голубого стекла, которое легко мыть. На кухне просторно, все на своем месте, совсем не так, как в загроможденной всякой всячиной кухне ее родителей. Алессия заглядывает в духовку – вдруг Мистер что-то испек? Там чистота. Скорее всего, хозяин даже не открывает дверцу духового шкафчика.

Алессия вытирает последнюю тарелку, когда из гостиной доносится музыка. Девушка замирает, тут же узнав мелодию. Эти ноты написаны от руки на листе, который стоял на рояле. Она много раз видела их, но сегодня пьеса не обрывается, музыкальная фраза звучит мягко и грустно, окутывая ее печальными синевато-серыми тонами.

Такого нельзя пропустить.

Она осторожно ставит тарелку на столешницу и выскальзывает из кухни в коридор. В гостиной хозяин сидит за роялем. Он играет, закрыв глаза, погруженный в музыку, каждая нота отпечатывается на его лице. Лоб нахмурен, голова склонилась к плечу, губы приоткрыты… У нее перехватывает дыхание.

Она ошеломлена.

Его красотой.

Музыкой.

Талантом.

Мелодия очень грустная, тоскливая, звуки эхом откликаются в ее голове, рождая нежные всполохи голубого и серого цветов, которые мелькают у нее перед глазами. Он поразительно красив. Она никогда не встречала таких удивительных мужчин. Он даже прекраснее, чем…

«Нет! Синие, холодные, как льдинки, глаза смотрят на меня. С яростью».

«Нет. Не думай об этом чудовище!»

Она слушает задумчивую мелодию, которую играет Мистер, до самого конца. Прежде чем он, обернувшись, наверняка заметил бы ее, Алессия на цыпочках крадется на кухню – ей вовсе не улыбается предстать перед хозяином лентяйкой, которая следит за ним, вместо того чтобы трудиться.

Заканчивая уборку на кухне, девушка снова и снова проигрывает в голове прекрасную мелодию. Осталось убрать только одну комнату – гостиную, в которой сидит хозяин.

Собравшись с духом, она подхватывает полироль и мягкую ткань и выходит из кухни. Остановившись у открытой двери, смотрит на хозяина – он сидит за компьютером. Подняв голову, он с удивлением обнаруживает Алессию и радостно улыбается.

– Можно мне войти, мистер? – спрашивает она и показывает бутылкой с полиролью на мебель в гостиной.

– Конечно. Входи. Делай, что тебе нужно, Алессия. И кстати, меня зовут Максим.

Она сконфуженно улыбается и подходит к дивану, чтобы поправить подушки и стряхнуть крошки на пол.

Так… работать с ней рядом я не могу…

Разве можно сосредоточиться, если она так близко? Я делаю вид, что читаю исправленную и дополненную версию договора о перепланировке многоквартирных домов в Мейфере, а на самом деле слежу за каждым ее шагом. Она двигается с непринужденной, чувственной грацией, склоняется над диваном, вытягивает тонкие, но мускулистые руки, собирает хрупкими пальчиками крошки с сиденья и стряхивает их на пол. Меня охватывает дрожь, тело, полное сладостного напряжения, вдруг натягивается, как струна, настроившись на нее.

Это невозможно! Она так близко, а до нее нельзя даже дотронуться. Девушка взбивает черные подушки на диване, халат у нее на спине натягивается, сквозь ткань просвечивают розовые трусики.

У меня перехватывает дыхание, из груди рвется стон.

«Да я чертов извращенец!»

Девушка выпрямляется и устремляет на меня взгляд. Я старательно пытаюсь уткнуться в документ с таблицами, который сжимаю в руках, однако волосы на затылке сами собой поднимаются, как по тревоге. Брызнув полиролью на мягкую тряпочку, девушка направляется к роялю. Еще один взгляд в мою сторону, и она принимается медленно натирать деревянную поверхность, заставляя ее блестеть. Распластавшись по крышке рояля, она встает на цыпочки, а халат приподнимается, открывая сзади ее колени.

«О господи!»

Алессия неторопливо обходит рояль, натирая его до блеска, ее дыхание учащается. Это невыносимо. Я закрываю глаза и представляю, что мог бы сделать, чтобы она так же дышала в моих объятиях.