– Ого! Папиросы будем курить! – по-детски обрадовалась Поля.

Митя тотчас откликнулся на ее радость, опять начал играть в беби.

– Папироски не простые! В них начинки золотые! Беби будет затягиваться, и будет беби совсем-совсем хорошо, будет беби здоровый и веселый…

– Какие золотые начинки? – улыбалась Поля, беря странно пахнущую папиросу.

– Травка это. Не бойся. Вреда не будет. Это только в книжках: затянулся – и наркоман на всю оставшуюся жизнь. Давай, попробуй. Хорошо будет, увидишь.

Полина затянулась несколько раз, глядя, как это делает Митя. Посидели в тишине.

Ей вдруг стало дико смешно, легко, беззаботно. Все страхи испарились.

Все снова встало на свои места. Вечер провели замечательный.

Утром ее рвало. Митя решил, что это реакция на курение. Но она-то знала, что происходит. Подступил токсикоз. Было ей фигово, но, вспоминая прошедшую ночь, Поля радовалась, что любовь ее, оказывается, никуда не делась, что было, как сказал Митя, хорошо как никогда.

C тех пор утренняя рвота стала привычной. Полина беспокоилась только о том, чтобы Митя ничего не заметил. Она еще не решила, когда ему скажет. К тому же если все-таки решит не оставлять, то зачем вообще говорить. Пусть все будет радостно и без проблем между ними.

Однако Митя, будто чувствуя что-то, вскоре спросил:

– Слушай, а ты как предохраняешься? Не залетишь?

– Не залечу, – успокоила его уже «залетевшая» подруга.

И вдруг сам по себе выговорился вопрос:

– А если и залечу? Что тогда?

Но Митя уже успокоился, потерял интерес к теме, увидев, что Поля сама безмятежно спокойна за себя.

Раз все не всерьез, можно было снова начинать игру, сюсюкать с беби:

– Что тогда? Будет у меня тогда пузатый молодой боец. Со скрипкой. И как мне пробираться к бойцу, если у него вырастет большое-большое пузо? И как я буду его на ручках носить?

Звучало вполне утешительно. Он, правда, тут же отвлекся от своих причитаний, занялся чем-то другим, Поля не успела продолжить разговор.

А вскоре накатили на нее внутренние изменения: все стало раздражать – и запахи, и беспорядок в квартире, которую прежде убирала она, а теперь не могла, не было сил. Каждый день она придирчиво разглядывала себя в зеркало. Живот пока не рос, сильно увеличилась грудь. Полина стала чувствовать себя неуклюжей, неповоротливой, неловкой. Еще получалось влезать в свои узенькие джинсы, но все теснило, хотелось одежды свободной, уютной. Она купила большой просторный свитер и мягкие широкие брюки с подтяжками. Мите решительно не понравилось:

– Не меняй стиль одежды. Не твое – толстит. Выглядишь как колобок.

Полина вспылила. Впервые за их совместную жизнь. Она стала вопить, что ему лишь бы фигуру видеть, а посуда стоит немытая, есть не из чего, а в грязи возится только она и она.

Митя в ответ орал еще громче:

– Не нравится грязная посуда – стой у раковины и мой! Не хочется – пошла вон!

Такого между ними еще не было. Поля ушла спать в другую комнату, он не позвал. И не думал заговорить. Она чувствовала его раздражение, тревожилась все больше. Наутро вымыла посуду, навела порядок на кухне, ушла из дому, шаталась по магазинам, заехала к Катьке. Беспокойство не оставляло ее.

Вернувшись, она увидела свет в спальне, пошла к Мите мириться. Он дремал с включенным ночником. Открыл один глаз, похлопал по кровати: ложись, мол. Поля поспешно улеглась. Он лениво повернул ее на живот, поставил на коленки. Поля была счастлива. Ей только одного не хватало: хотелось ласкать его, целовать глаза, рот, шептать о своей любви, хотелось видеть его лицо.

Все быстро кончилось. Митя улегся на спину, закурил. Она взяла его руку, стала водить ею по своему животу, гладить себя его рукой, испытывая острое блаженство. Он отстранился и жестко произнес:

– Запомни! Намерена орать – лучше сразу вали отсюда. Достаточно я слышал ора от своей мамочки. А ты мне не мамочка, я терпеть этого не намерен.

– А кто я тебе? – хотела спросить Полина, но почему-то жутко испугалась своего вопроса. Она чувствовала, что Митя не шутит, не играет в обиженного, не воспитывает ее. Она задела его всерьез, и теперь ему ничего не стоит просто взять и выставить ее за дверь.

– Прости меня, – заревела она в голос. – Прости, я больше никогда…

– Следующего раза не будет, – подвел итог Митя и отправился в душ.

Ссора эта не прошла бесследно.

С того дня Митя, то ли почувствовав вкус власти над Полиной, то ли срывая накопившееся раздражение, стал придирчив и беспощаден. Он упрекал ее по любому поводу. В постели все было идеально, но как только кончались их любовные игры, которым Поля отдавалась с отчаянием, каждый раз как последний раз, а Митя с холодным ожесточением, он мог грубо пошутить или сделать резкое замечание.

– Ну ты сегодня и сопела! Как паровоз.

Или что-нибудь в том же духе.

Как-то раз они ужинали, и Поля все никак не чувствовала себя сытой. Ей теперь все время хотелось есть, а если она сдерживалась, начинало мутить. В тот раз она приготовила огромную кастрюлю спагетти с сыром и разными душистыми приправами. Съели по большой тарелке. Полина встала, чтоб положить себе еще.

– Хватит тебе жрать, – произнес Митя довольно миролюбиво.

– Ну почему? Я еще голодная, – жалобным голоском обиженного беби пропищала Поля.

– Ты толстая стала, жирная, все время что-то жуешь, сиськи скоро до колен будут, – набросился Митя. – Ненавижу толстых баб!

Полина не оскорбилась, не возмутилась этой грубостью. Она опять, в который уже раз, испугалась и стала мысленно искать пути собственного исправления: такая программа заложена была в ней всеми ее школьными годами.

Она поставила тарелку и вышла. Трудно было предсказать, что сейчас произойдет: развитие скандала или относительный мир, если Митино раздражение уже угасло.

Про себя Поля решила, что должна сесть на строжайшую диету: и правда разожралась. О ребенке она уже не думала.

Она взяла свои надоевшие узкие джинсы, чтобы доказать Мите (а главное – себе), что не такая уж она толстуха.

В этот момент хлопнула входная дверь. Неужели он ушел? Полина побежала к выходу, услышала шум лифта. Уехал. И не попрощался, ни слова не сказал. Зато теперь можно было реветь в полный голос, жаловаться, ругаться, мерить опостылившие узкие шмотки, не боясь показаться страхолюдиной.

Штаны налезли с трудом. Застегнуть их Поля не смогла, как ни старалась.

Митя был прав! И как теперь сказать ему о беременности, если и так уже совершенно ясно, что никакой ребенок ему не нужен. Как и, скорее всего, она сама. И зачем ей этот ребенок, если из-за него рушится все у нее с Митей? И если она только сейчас расскажет, он может разозлиться: почему его не спросила, почему тянула.