Минуло уже две недели с тех пор, как во мне поселились дизентерийные бактерии.

– Теперь мы попробуем кое-что действительно специальное, – заявил батальонный врач. – Касторку, в значительных дозах… Должно помочь.

– Все будет в порядке, приятель, если выдержите, – шепнул мне фельдшер. – Ну а если нет, тогда – крышка… Зайдите ко мне после процедуры, я дам вам кое-что…

За Чулаковкой русские вновь окопались на вершине невысокой гряды холмов. Мы с ходу атаковали, но из-за отсутствия поддержки артиллерии и танков были вынуждены после нескольких часов ожесточенного боя отойти на исходные рубежи. Вечером к нам пришли четыре жительницы села и попросили отвести их к немецкому начальнику. Как они рассказали командиру батальона, в их селе появилась женщина, которая не только сама являлась комиссаром, но и готовила пищу для комиссаров выше рангом.

Подозрительную женщину задержали и подвергли допросу. Она ни в чем не призналась, а только твердила, что лишь занималась стряпней на кухне, как ей было приказано. В конце концов привели тех жительниц, которые давали первичные показания, и устроили им с задержанной очную ставку, которая превратилась в дикую свару. Рассерженный командир батальона приказал посадить всех на ночь за решетку.

Этим же вечером в расположение батальона явились в полном вооружении два русских моряка-дезертира, пробиравшиеся от самой Одессы. По соображениям безопасности командир решил пока подержать их взаперти и велел поместить вместе с женщиной-комиссаром. На следующее утро один из двух моряков, отталкивающий тип, весь разрисованный татуировкой и, как видно, большой бабник, горько жаловался на оскорбления, которые пришлось ему вытерпеть от женщины, поносившей его всячески за предательство и измену родине, которая для него, как якобы выразилась женщина, ничего не значит. Вся эта история стала мне известна уже позже, со слов переводчика.

Когда женщину-комиссара вновь начали допрашивать, она, поняв, что ее ожидает неминуемая смерть, повела себя вызывающе, и это решило ее судьбу. Привести приговор в исполнение должна была команда, сформированная из посыльных, но тех как ветром сдуло. Женщину расстреляли добровольцы из транспортного подразделения, доставившие в нашу часть боеприпасы и солдатский рацион.

Позднее четыре украинские крестьянки пришли к командиру просить разрешения взять себе добротное обмундирование расстрелянной, но он даже не пожелал с ними разговаривать. Вскоре они вернулись и принесли сто тысяч рублей и две карты с точным обозначением немецких позиций. Все это они будто бы обнаружили в кармане военных брюк казненной женщины-комиссара.

На другой день на рассвете прилетели девять пикирующих бомбардировщиков U-87 «Штука», сбросивших бомбы на окопы противника, не подававшего признаков жизни. Но стоило самолетам удалиться, как на наши позиции обрушился прицельный артиллерийский огонь. В полдень наконец к нам прибыла батарея 105-миллиметровых пушек, и мы, возобновив атаку, заставили русских отступить. После этого мы продолжили движение в южном направлении по обширной Причерноморской низменности, стремясь выйти к морю.

И снова мой автомобиль находился в авангарде, выполняя разведывательные функции, только на этот раз мне еще составили компанию один офицер и переводчик. По-прежнему за нами следовали на мотоциклах двое связных. Жара усиливалась. Стали попадаться низкие песчаные холмы, похожие на дюны побережья Северного моря. Между ними – узкие живые изгороди полезащитных полос. Повсюду виднелись плантации проса и кукурузы, попадались и небольшие рощицы. Смерть могла легко подстеречь нас где угодно, и каждый последующий момент мог стать последним. Автоматы мы держали наготове, магазины – полные патронов. Но вот показались первые дома, и мы спросили повстречавшуюся нам старушку, есть ли в селе русские войска.

– Нема, нема, – затрясла она головой, – давно ушли красные дьяволы… более четырех часов назад.

И в самом деле, противника в селе не оказалось. Один из посыльных на мотоцикле отправился доложить об этом, а мы поехали дальше – в неизвестность. Чаще стали попадаться настоящие лесные заросли, вплотную подходившие к дороге. Внезапно мы натолкнулись на железнодорожные пути, не обозначенные ни на одной из наших карт. Мы стояли на железнодорожном полотне с автоматами наготове, каждое мгновение ожидая вражеского шквального огня. Второй наш посыльный находился в этот момент в ста метрах позади нас, что позволяло надеяться – по крайней мере один вернется в батальон и поведает о постигшей нас участи. Но ничего не произошло. И мы продолжали ехать через села, свободные от вражеских войск; их жители, мужчины и женщины, встречали нас, нарядившись в праздничные одежды, у своих глинобитных хат или вдоль дороги, махая нам руками. Какая-то старушка принесла огромный каравай и очень огорчилась, когда мы вежливо, с улыбкой, отказались принять этот дар. Нас осыпали цветами – красными, белыми, желтыми и голубыми астрами. Никто не принуждал этих людей украшать наши автомобили гирляндами из цветов, никто не просил их об этом, и тем не менее они сознательно рисковали жизнью. Ведь расправа была бы короткой, узнай об их поступках какой-нибудь блуждающий поблизости отряд Красной армии. Немало людей поплатились жизнью за один-единственный цветок. Нас буквально завалили дынями. Мы были уже не в состоянии принимать подношения, даже яйца и виноград.

Вскоре подтянулся и весь наш батальон, мы опять были вместе. К вечеру вокруг нас вновь начали рваться снаряды и над головой засвистели пули, в ушах звенело от пронзительного, выворачивающего душу воя летящих мин. Парад цветов закончился, возобновилась зловещая пляска смерти.

Но над степью уже веял крепкий морской бриз, а вдали, у горизонта, отчетливо виднелась легкая белая дымка. Мы достигли Черного моря.

1-й взвод 16-й роты получил приказ продвинуться к небольшому порту, где русские прилагали все силы, чтобы вывезти морем остатки своих разбитых частей. Выполняя приказ, мы устремились вперед по плоской равнине. Вскоре повстречались первые жилые строения, и мы подъезжали к ним медленно, соблюдая осторожность. Солдаты внимательно, с напряжением следили за происходившим вокруг. В любой момент мог разразиться огненный шторм. Но в селе никого не было, кроме нескольких оборванных и истощенных красноармейцев, более похожих на огородные пугала. Призванные под ружье всего лишь несколько недель тому назад, они уже несколько дней ничего не ели и с радостью сдались в плен первому же немецкому солдату.

Соскочив с автомобилей, мы, с винтовками и автоматами наготове, основательно прочесали рыбачий поселок. Издалека доносился непрерывный гул мощных взрывов; сначала мы подумали, что ведет огонь береговая артиллерия, но, как оказалось, это работали наши пикирующие бомбардировщики.

Затем мы их увидели. Пролетев над нашими головами, они ушли в сторону моря. Мы могли наблюдать, как первый U-87 спикировал, и тут же морская вода вздыбилась огромным фонтаном. Потом – мы затаили дыхание – раздался оглушительный грохот и в воздух взметнулись деревянные и металлические обломки, детали механизмов и человеческие тела – прямое попадание в военный корабль русских. Бомбардировщики сделали два захода, только два – и все было кончено. Смерть снова одержала верх над людьми и техникой.