Кроме того, и сам перечень племен, их отношения уже вполне сложились к VIII веку и более не менялись (за единственным исключением, о котором поговорим чуть позже). С этих самых времен мы впервые можем говорить не гадательно, но утвердительно об ободритах, по всей видимости, занявших главное место в том союзе племен «от Истра до западного океана», что некогда занимали варны. Теперь племенной союз выглядел следующим образом: сами ободриты, или рерики («соколы»), обитали от Любекского залива и Ратиборского озера до низовьев Варны, где стояла их крепость Вурле. На юге их ограничивала река Эльда. Крепостями ободритов были Зверин (ныне Шверин) и Вышемир (Висмар). Баварский Географ также подразделяет самих ободритов на «Нортабртицов» и «Остабтрицов», т. е. северных и восточных, насчитывая 53 «города» у первых и 100 у вторых, — но больше ни у кого это разделение не встречается. Я уже говорил о том, что ободриты известны и на Дунае — примерно в тех местах, где было государство ругов-русов, и вплоть до нового времени сохранились их специфические обычаи вроде татуировки рук растительным узором. Главным городом ободритов был Велигард, он же, по их имени, Рерик, он же, по-немецки, Мекленбург — то есть «великий город».

Прежние вожди союза племен, варны («во́роны») обитали к востоку от новых, на реке, и поныне носящей их имя — Варне. На юге их владения упирались в ту же Эльду, не заходя дальше Плавского и Мюрицкого озер. Можно поспорить, что старики-варны любили поворчать — вот, мол, когда мы были главными — держали земли до самого Дуная, не то, что эти, ясны соколы… проворо… тьфу, просоколили… эх, были времена.

Большую часть современной Голштинии занимали вагры (название того же корня, что и «отвага»), от моря и Травны их земли доходили до Эдгоры, к Неймюнстеру и Сегербергу. Им принадлежал остров Фемарн (Фембра средневековых хроник). Обитая на самом пороге варяжской Руси, на земле, по которой проходил всякий чужак, вагры не строились особо крепко — за стенами городов стояли чуть ли не тростниковые хижины, которые не жалко было бросить по первой тревоге, когда мужчины брались за оружие, а дети, женщины и старики бежали к крепостям или в леса, если крепость была неблизко. Хлеб прятали в ямы, так что врагу только и оставалось жечь хатки вагров, которыми те особо не дорожили. Точно так же жили славяне на Дунае в шестом столетии по описанию византийцев, точно так же жили на степных украинах Речи Посполитой и Московского царства в шестнадцатом и семнадцатом веках — не по неумелости, не по бедности (в ямы ссыпали не один хлеб — бывало, и серебро с золотом), а потому, что без толку особо прикладывать руки к жилью, которое сгорит не этим летом, так следующим. Однако, как и антов, как и казаков, не стоило считать вагров несчастными жертвами — наоборот, это были лучшие и опаснейшие воины и морские разбойники на побережье, ни один датский остров, ни один ярд скал или песчаных пляжей Ютландии не мог себя чувствовать в безопасности от набега вагров. «Дания, состоя по большей части из островов и окруженная водами, не легко может уберечься от нападений морских разбойников, потому что в изгибах ее берегов необыкновенно удобно скрываться Славянам; выходя тайком из засады, они наносят ей внезапные удары. Вообще же, Славяне на войне преуспевают наиболее своими засадами. И оттого даже в недавнее время разбойническая жизнь между ними так усилилась, что, пренебрегая всеми выгодами хлебопашества, они вечно были готовы к морским походам и наездам, надеясь на свои корабли, как на единственное средство к обогащению, — писал Гельмольд. — На нападения Датчан они не обращают внимания, и даже считают особенным наслаждением с ними биться». Таковы были эти вагры. Внутри их племени отмечаются еще два меньших — сусельцы и плуни. Главной же крепостью вагрской земли был Старигард (его упорно и совершенно неверно называют СтаргРАдом в нашей литературе, но «град» — это южнославянская форма, венды-варяги вплоть до XVIII века говорили именно «гард»), или, у немцев, Ольденбург. В Старигарде, по свидетельству саксонского хрониста Видукинда Корвейского, почитали медный идол некоего «Сатурна» — увы, бесполезно гадать, какое божество подразумевал монах. Кроме того, в священной дубраве, неподалеку от города, огороженной «искусно сделанной оградою» и оберегаемой живущим там жрецом, почитался некий «Проне», в котором без особого труда опознается Перун. Населенные пункты Прон через пролив от Рюгена и Пронсторф в земле вагров в средневековых грамотах именуется Перон и Пероне соответственно. Кстати, нынешние немцы об этом прекрасно помнят. Уже знакомый нам Конрад Ботто в «Саксонкой Хронике» утверждает, что в святилище «Проне» хранились знамена, украшенные колокольцами, а сам кумир, перед которым проводился «божий суд» — судившиеся поочередно касались раскаленного лемеха плуга, правый определялся тем, у кого скорее заживут ожоги, — снабдил огромными… ушами. Поляк Стрыйковский, современник Конрада Ботто, точно так же «оборудовал» в своем сочинении золотыми ушами киевский идол Перуна. В случае с поляком сыграл, так сказать, «испорченный телефон» — в летописном сказании у Громовержца были золотые усы, а не уши. По всей видимости, ту же ошибку повторил и Конрад.

По берегам Лабы-Эльбы жили полабы, как собирательно называли несколько мелких племен — смельдингов, ветничей и мингов. Окончание на «инг» может показаться признаком германского происхождения имени, однако это не так — в те самые времена славянский народ милингов обитал вдали от всяких германцев, на Пелопонессе. В современном польском языке балтское племя, названное в наших летописях ятвягами, выговаривается «ядьзвинги», и даже степняки-печенеги именуются по-польски «печенингами». Раньше германские, балтские и славянские языки были ближе друг к другу, чем сейчас. Имя же минтгов напоминает имя литовского князя Миндовга (Миндога). Вполне возможно, их название — реликт балтского населения края, так же, как и название входившего в лужичанский союз племени жирмунтов. «Минтс» по-литовски — мысль (сравни «ментальный» — мысленный, «менталитет» — образ мыслей), «дауг» — много. Миндауг — многомыслящий, Велемысл по-русски. Разумеется, впрямую от «мысли» название рода не могло произойти, но от личного имени того же значения вполне. Все три племени имели одиннадцать крепостей. Главным из их городов была Ратиборь — нынешний Рацибург. Полабы тоже входили в ободритский союз. Почитанием у них пользовалась некая Подага, и какой-то (возможно, ее же) трехголовый кумир.

Неясно, к велетам или к ободритам тянуло племя древан — то самое, что сберегло «венску горень», вендский язык до XVIII века.

Велеты («великаны, богатыри») нам уже неплохо знакомы. От границ ободритов их земли доходили до средней Одры. При Карле-Давиде «Великом» они вполне определенно доходили до моря в районе нынешнего Пенемюнде; впрочем, по всему судя, они и ранее имели к нему выход — Утрехт-Вильтенбург тогда был портовым городом, и сомнительно, чтоб не слишком дружественные к велетам ободриты, а до них — варны, позволяли велетами свободно перемещаться к нему и обратно по своей земле. В IX в. Эйнгард пишет: «На южном берегу Балтийского моря живут славяне и эсты (т. е. пруссы, литва) и разные другие народы, и между ними первое место принадлежит велетам». Спустя два столетия английский летописец отозвался о них, как о самых жестоких разбойниках на суше и на море, а итальянец характеризовал их, как «свирепейший народ, свирепее самой свирепости». Баварский географ называет у них 95 городов и четыре области. Под областями, видимо, понимаются четыре крупнейших племени велетского союза, упоминаемые Гельмольдом: ратари, доленцы, церзпеняне и хижане.