Впрочем, события развивались не столь стремительно, как может показаться. Все началось в тот момент, когда я садился в лодку.

Я сошел с насыпи и, ухватившись за шаткий столб, стал влезать в лодку, однако поставил ногу не туда, куда следовало, и лодка сильно накренилась. Во все стороны полетели брызги. В тот самый миг в лицо мне ударил аромат алоэ, исходивший от рук женщины.

Еще стоя на берегу, я увидел, что в лодке находится женщина, но никаких особых чувств это во мне не вызвало (ведь я как раз возвращался из веселого квартала) — просто я заметил, что в лодке находится женщина, и все. Вот почему, вдохнув аромат алоэ, я прежде всего почувствовал удивление. А когда удивление прошло, ощутил смятение.

Да, да, причиной всему был только запах, но это не так уж мало. По крайней мере, для меня. Это я помню с детства. Когда я ходил в школу, по дороге меня задирали старшие мальчишки. Пожаловаться учителю я не смел: боялся расплаты. И вот, глотая слезы и сжавшись в комок, я снова и снова шел марать тетради. По мере того как я взрослел, тягостное ощущение собственной беспомощности постепенно выветривалось из памяти. Даже когда хотел его вспомнить — не мог. Но стоит вдохнуть прогорклый запах туши, как ко мне сразу же возвращается тогдашнее состояние. И снова меня согревают воспоминания о детских радостях и печалях... Впрочем, я, кажется, несколько отклонился от темы.

Итак, аромат алоэ внезапно привлек мое внимание, и я, затаив дыхание, принялся разглядывать женщину. Она была в меру полна, на изящно отогнутом подоле черного шелкового косодэ[96]виднелась алая подкладка. И завязанный спереди пояс из китайской парчи, и бумажный шнурок, перехватывающий волосы в прическе «нагэсимада»[97], и пара гребней — все говорило о том, что она не простушка, во всем таилось очарование. Лицо было точь-в-точь как в описаниях Сайкаку: «довольно округлое, нежно-розового цвета, подобно лепестку вишни». Но вот следующее его замечание,— дескать, лицо должно быть без малейшего изъяна,— кажется мне не вполне справедливым. Лицо у женщины было в веснушках, которые проглядывали даже сквозь слой белил. Линии рта и носа отнюдь не были безупречны. Правда, красиво очерченный лоб сглаживал эти изъяны... Из меня сразу же вышел хмель, остававшийся еще с вечера, я плотнее придвинулся к ней, и в этот миг я ощутил нечто такое, о чем следует рассказать особо.

Мои колени коснулись ее коленей. Как сейчас помню, на мне было желтое шелковое косодэ, а под ним — пунцовое нижнее кимоно. Но даже сквозь одежду я почувствовал ее колени, из плоти, где на нежной округлости выделялась крохотная впадинка с тонким слоем подкожного жира.

Я боялся пошевелиться, будто в ожидании чего-то, и лишь изредка нехотя отвечал на шутки тайко. И, конечно же, все это время до меня доносился аромат алоэ, смешанный с благоуханьем столичных белил. Немного спустя моим коленям передалось тепло ее коленей. Я вдруг почувствовал, как по телу пробежали мурашки. Нет слов, чтобы все это выразить. Единственное, что я могу, это рассказать о внешних проявлениях моих ощущений. Я прикрыл глаза, раздул ноздри и стал медленно и глубоко дышать. Все остальное я предоставляю твоему воображению.

Безотчетное чувственное влечение к этой женщине вскоре вызвало и сугубо рассудочный интерес к ней. Ощущает ли и она нечто подобное? Приятно ли и ей мое прикосновение? Я поднял голову и с притворным равнодушием заглянул ей в лицо. Но эта моя уловка оказалась напрасной. Почему? Да потому, что одного взгляда на ее излучавшее приязнь, покрытое испариной лицо и на ее дрожавшие, словно в поисках воздуха, губы было достаточно, чтобы рассеять мои сомнения. Более того, я понял, что она знает о моих чувствах и испытывает от этого удовольствие. Я растерялся и, чтобы скрыть смущение, повернулся к тайко.

Именно в тот миг тайко и произнес: «Впервые слышу, чтобы китаец пел песню о покинутом дитяте». Тут я невольно встретился глазами с женщиной, которая с улыбкой слушала, как мурлычет свою песню чистильщик ушей, и ощутил стыд. Тогда мне казалось, что то был стыд перед женщиной, но позже я понял, что женщина здесь ни при чем, что на самом деле мне было стыдно перед остальными. Впрочем, и это не вполне верно. То был стыд, который в подобных случаях человек испытывает перед всеми окружающими (в данном случае в их число входила и женщина). Но, несмотря на жгучее чувство стыда, я, как это ни странно, стал еще более дерзким, еще более нетерпеливым.

Обострив до предела свое восприятие, я, подобно человеку, угадывающему ароматы, «оценивал» эту женщину. Так у меня бывало почти со всеми женщинами, и я вероятно, уже рассказывал тебе об этом. Вот и теперь я наслаждался кожей покрытого испариной лица, запахом, который эта кожа источала. Наслаждался блеском глаз, выражавших одновременно волнение и страсть. Наслаждался тенью, которую трепещущие ресницы отбрасывали на разрумянившиеся щеки. Наслаждался гибким, влажным сплетением пальцев рук, сложенных на коленях. Наконец, я наслаждался упругой и обильной округлостью бедер. Да что там, всего и не перескажешь! Одним словом, я сполна насладился этой женщиной. Могу смело сказать, что сполна. Там, где мне не хватало ощущений, на помощь приходило воображение. Или же воображение дополняло мои непосредственные ощущения. Все мои чувства: зрение, слух, обоняние и осязание наполнила ликованием эта женщина. Говоря точнее — она наполнила ликованием все мое существо...

Вдруг послышался ее голос: «Смотри, не оставь чего-нибудь в лодке». В этот миг я увидел то, чего прежде мой взор не касался: я увидел тонкую шею женщины. Что и говорить, кокетливый, с приятным выговором голос ее и шея, покрытая неровным слоем белил, повергли меня в трепет. Но еще больше взволновало меня движение ее коленей, когда она повернулась в сторону приказчика. Это движение тотчас же передалось моим коленям. Я уже говорил тебе, что с самого начала чувствовал ее колени. Но в то мгновение я узнал нечто большее: я ощутил ее колени полностью, со всеми мышцами и суставами, так, как если бы провел языком по мякоти и косточкам мандарина. Одним словом, для меня больше не существовало черного шелкового косодэ. Думаю, ты меня поймешь, когда услышишь рассказ о последнем событии того дня.

Наконец лодка подошла к пристани. Как только нос ее поравнялся с причалом, чистильщик ушей первым выскочил на берег. В этот самый миг я притворился, будто потерял равновесие (а поскольку так было, когда я садился в лодку, все это, как я полагал, выглядело вполне правдоподобно), и, покачнувшись, ухватился за руку женщины. Не успел я пробормотать извинение, как ко мне подскочили тайко. Как ты думаешь, что я чувствовал тогда? Я ожидал, что прикосновение к ее руке одарит меня новыми переживаниями, завершит собою все то, что я до сих пор испытал. Увы — ожидания мои не оправдались. Конечно, я ощутил ее гладкую, прохладную кожу и энергичное, хотя и не резкое сопротивление мускулов. Но все это было лишь повторением изведанного. А когда возбуждение повторяется, оно теряет свою силу. Тем более когда ожидания столь велики. Мне вдруг сделалось тоскливо, и я почувствовал желание потихоньку высвободить свою руку. Если бы я не успел еще полностью насладиться этой женщиной, мое разочарование трудно было бы понять. Я же до конца познал эту женщину. По крайней мере, иначе этого не объяснишь.