варварству прошлых далеких веков. Когда такие факты имели место в истории войн последнего времени, они вызывали и всегда будут вызывать всеобщее осуждение и чувство омерзения.

По самой природе вещей беспощадность проявлялась прежде всего непосредственно после того, как солдат противника попадал в руки врага, то есть на поле боя.

Преступления в отношении военнопленных в зоне боевых действий и на прилегающей к ней тыловой территории носили двойственный характер: массового истребления больших или малых групп и полностью взятых в плен частей, а также расстрела одиночных солдат или групп в несколько человек (например, экипажа сбитого самолета, подбитого танка и т. д.). Массовое убийство было явлением весьма редким, зато умерщвление одиночек — это почти обычное явление в германской военной практике начиная с сентябрьской кампании 1939 года. Обе формы преступления отнюдь не являются следствием «выходок недисциплинированных солдат», но, как правило, выполнением приказа.

Мотивы целого ряда массовых преступлений и зверств объяснить трудно; в большинстве случаев немецкие источники умалчивают об этом, и поэтому приходится основываться главным образом на устных или письменных донесениях об истреблении жертв, а часто и на показаниях участников преступлений, если они были обнаружены и привлечены к ответственности. Ввиду отсутствия первых двух источников приходится скрупулезно и хлопотливо раскрывать и восстанавливать обстоятельства преступления и его мотивы на основе анализа и исследования всего стечения обстоятельств, предшествующих преступлению и сопутствовавших ему данных, какие могут дать, например, эксгумация останков и т. п.

Однако в ряде случаев восстановление и раскрытие мотивов массовых преступлений в отношении военнопленных не представляют особых трудностей, например, когда в определенном оперативном районе Восточного (советского) фронта будет установлена «деятельность» так называемых «оперативных групп» СД, особенно при небольшой отдаленности (несколько километров, а самое большее — несколько десятков километров) от лагеря для военнопленных. В таких случаях дело всегда заканчивается расстрелом так называемых «нежелательных» категорий пленных. Иногда в наши руки попадал какой-либо рапорт или донесение оперативной группы СД или даже итоговый отчет начальника полиции безопасности и СД в Берлине о деятельности всех «оперативных групп» на Востоке.

В то же время если говорить об убийстве одиночек или небольших групп военнопленных, то донесений мелких и крупных подразделений имеется более чем достаточно. В этих донесениях можно чаще найти «мотивы» убийства. Они весьма разнородны. Например, «среди военнопленных выловили политработника», «обнаружили еврея», «убиты при попытке к бегству» (часто эта «попытка» просто выдумана). Убивали за все: за действительную или воображаемую «партизанскую деятельность», за отказ выполнить приказ германского командования (зачастую принуждающий к действиям против своих сражающихся товарищей), за сопротивление или восстание, за высказывание сомнения в победе Германии или выражение веры в победу своей армии, за отказ давать показания, содержащие элементы измены родине, и т. д. Однако весьма часто в таком донесении не указываются мотивы казни, а содержится лишь сухая реляция: «Расстреляно столько-то и столько-то военнопленных».

На основе этих донесений и рапортов составлялись сводные рапорты или отчеты более крупных войсковых соединении: например, корпус доносит об общем количестве пленных, расстрелянных во всех дивизиях, входящих в его состав; начальник тыла армии — о всех военнопленных, уничтоженных тайной полевой полицией в районе этой армии; полки или дивизии охраны — о казнях в дулагах или на сборных пунктах военнопленных, и т. д. Каждая войсковая часть, находящаяся в зоне боевых действий или в тыловом районе, представляет ежемесячные донесения по вопросу о пленных, содержащие такие данные, как общая численность пленных в данном месте, «приход — расход» их, число работающих, совершивших побег, переданных СД, умерших и расстрелянных. Характерная деталь: расстрелянных советских военнопленных включали в одну общую рубрику с умершими, под единым наименованием: «расстреляно, умерло»! Ясно, что при таких данных трудно установить, сколько именно жертв приходится на каждую отдельную категорию из этих двух. Поскольку все эти донесения были строго секретными, трудно установить и мотивы такого совмещения рубрик: то ли дело тут шло о «техническом упрощении» рапорта (одна рубрика — мертвые пленные), то ли, что кажется более правдоподобным, речь идет о маскировке огромного числа людей, убитых непосредственно после взятия в плен. Кстати, колоссальное число военнопленных, умерших в 1941–1942 годах, по своей страшной выразительности ни в чем не уступает числу расстрелянных.

В указанную рубрику не включались пленные, истребляемые в рамках кампании по ликвидации «нежелательных» элементов. Этих людей, как мы полагаем, включали в рубрику: «Переданы СД».

УБИЙСТВО ПОЛЬСКИХ ВОЕННОПЛЕННЫХ В СЕНТЯБРЕ

1939 года

В период сентябрьской кампании 1939 года немецкие фронтовые части, захватывавшие пленных, пытались сохранить по отношению к ним видимость соблюдения военных обычаев цивилизованных государств. Однако уже при отправке в тыл и на этапах положение сразу ухудшалось: отношение к пленным в дулагах и стационарных лагерях складывалось по-разному, в большинстве случаев доходя до издевательств и преследований.

Сказанное выше не относится к военнопленным-евреям (особенно рядового состава); отношение гитлеровцев к ним с первой же минуты пленения было явно дискриминационным [53].

Независимо от степени издевательств, допускаемых в отношении польских военнопленных, независимо от проявлений более или менее человечного обращения с ними в сентябре 1939 года отмечен ряд тяжких преступлений, совершенных в отношении беззащитных польских военнопленных. Если своими масштабами они уступают преступлениям такого рода, совершенным гитлеровцами в более поздний период войны, то все же их значение и последствия весьма серьезны, если учесть, что это были первые случаи нарушения законов и обычаев войны, первые безнаказанные военные преступления в отношении военнопленных во второй мировой войне. В этих сентябрьских преступлениях, одиночных и массовых — равно в «гуманном» расстреле, как и в зверском сожжении заживо — содержатся многие элементы более поздних, запланированных в широком масштабе систематических преступлений в отношении военнопленных почти всех государств, находившихся в состоянии войны с гитлеровской Германией.

Из множества этих фактов приведем несколько:

«2 и 3 сентября 1939 года в Силезии, в районе Рыбника, в плен к немцам попала группа польских солдат 12-го пехотного полка. Пленных не пощадили: «…их бросили на землю, и по телам несчастных прошли танки» [54].

3 сентября 1939 года в с. Бугай (волость Дменин, Радомского уезда) гитлеровцы сбили польский самолет и взяли в плен его экипаж из 2 человек. Одного из пленных после зверских пыток (ему отрезали язык, уши и нос) расстреляли. Это варварское преступление совершили солдаты 4-й танковой дивизии XVI корпуса 10-й армии (генерал Рейхенау) [55].

4 сентября того же года вступающие в Катовицы германские части натолкнулись на вооруженное сопротивление, которое им было оказано мелкими группами силезских повстанцев и харцеров (бойскаутов), защищавших свой родной