По-моему, в аптеках он называется «Микки Финне».

— Однако… — Джосс умолк на полуслове, пытаясь осознать услышанное. Однако, оклемавшись, люди должны были сообразить, что им дали снотворного.

— При обычных обстоятельствах — да. Однако люди эти приходили в себя при, я бы сказал, весьма необычных обстоятельствах. Не хочу сказать, что они испытывали слабости, головокружения, вялости. Конечно, все это было. Но они, вполне естественно, приписали свое состояние последствиям катастрофы. Еще более естественно то, что они скрывали эти-симптомы друг от друга и не подавали виду, будто с ними что-то стряслось. Им было бы стыдно признаться в собственной слабости. Так уж заведено: в экстремальных условиях хочется показать себя героем в глазах соседа.

Джосс ответил не сразу. Мне и самому не сразу удалось переварить то, что я узнал. Поэтому я дал ему время поразмышлять, слушая заунывный вой ветра и шорох миллионов ледяных иголок, скользящих по насту. Мысли мои были под стать холодной тревожной ночи.

— Не может быть, — наконец выдавил Джосс, стуча зубами от холода. Неужели вы думаете, что какой-то безумец бегал по самолету со шприцем в руках или бросал снотворные таблетки в стаканы с джином и прохладительными напитками. Вы полагаете, все пассажиры были усыплены?

— Почти все.

— Но каким образом это ему удалось?

— Погоди, Джосс, — перебил я его. — Что случилось с рацией?

— Что? — Мой вопрос застал Джосса врасплох. — Что с нею случилось?

Иначе говоря, каким образом передатчик мог упасть? Даже не представляю себе, сэр. Знаю только одно: сами по себе кронштейны не могли подвернуться. Ведь передатчик и аппаратура весят без малого сто восемьдесят фунтов. Кто-то это сделал специально.

— Рядом с рацией никого кроме стюардессы Маргариты Росс в это время не было. Все это отмечают.

— Да, но скажите, ради Бога, зачем ей понадобилось делать подобную глупость?

— Не знаю, — ответил я устало. — Я очень многого не знаю. Знаю одно: именно она сделала это… Кому, кроме нее, проще всего было подсыпать зелье в напитки пассажиров?

— Господи! — тяжело вздохнул Джосс. — И то верно. В напитки, а может, в леденцы, которые дают пассажирам при взлете.

— Нет, — решительно мотнул я головой. — Ячменный сахар не может отбить вкус зелья. Скорее всего, она положила его в кофе.

— Должно быть, она, — согласился радист. — Однако… Однако она вела себя так же странно, как и все остальные. Пожалуй, даже более странно.

— Наверно, было отчего, — угрюмо проронил я. — Ладно, давай возвращаться, пока не окоченели. Когда останешься с глазу на глаз с Джекстроу, расскажи ему обо всем.

Спустившись в нашу берлогу, я на несколько дюймов приоткрыл крышку люка: когда в тесном помещении собралось четырнадцать человек, немудрено и задохнуться. Потом взглянул на термограф. Он показывал 48 ° ниже нуля, то есть 80 ° мороза по Фаренгейту.

Улегшись на полу, я завязал капюшон, чтобы не обморозить уши, и спустя мгновение уснул.

Впервые за четыре месяца забыв перед сном завести будильник, проснулся я поздно. Тело онемело, от неровного деревянного пола болели бока, меня бил озноб. Было темно, как в полночь. С тех пор как край солнца в последний раз в году появился над горизонтом, прошло уже две или три недели. Небо освещалось тусклым светом сулишь в течение двух-трех часов до после полудня.

Стрелки на светящемся циферблате часов показывали половину десятого.

Я извлек из кармана фонарь. Отыскав керосиновую лампу, зажег ее. При тусклом ее свете, не достигавшем углов помещения, можно было разглядеть похожие на мумии фигуры, скрючившиеся на койках или раскинувшиеся в самых нелепых позах на полу. Изо ртов вырывались клубы пара, конденсировавшегося на обледенелых стенках жилища. Местами языки льда достигали световых люков.

Это объяснялось тем, что тяжелый холодный воздух проникал ночью через входной люк внутрь помещения. Судя по показаниям термографа, температура наружного воздуха была 54 ° ниже нуля.

Некоторые бодрствовали. Как я и предполагал, большинству холод помешал как следует выспаться. Однако в койках людям было все же теплее, поэтому никому не хотелось вылезать из них. Надо чуть нагреть помещение, тогда настроение у всех поднимется.

Камелек я разжег не сразу: топливо, подававшееся самотеком из бака, загустело от холода. Но когда горелки зажглись, тотчас загудело пламя.

Открыв обе горелки до предела, я поставил на конфорку ведро с водой, успевшее за ночь почти полностью превратиться в глыбу льда. Надел снежную маску и защитные очки и полез наверх, чтобы посмотреть, какая погода.

Ветер почти стих, об этом можно было судить по ленивому постукиванию чашек анемометра. А вместо туч ледяных иголок, порой взмывавших ввысь на несколько сотен футов, лишь облачка ледяной пыли нехотя скользили по сверкающей поверхности ледника при тусклом свете моего фонаря. Ветер по-прежнему дул с востока. Было холодно, но все же не так, как прошлой ночью. Если говорить о воздействии холода на человеческий организм в условиях Арктики, то надо иметь в виду, что температура не является здесь единственным решающим фактором. Ветер имеет не меньшее значение. Усиление ветра на один узел соответствует понижению температуры на один градус. А влажность еще важнее. При высокой относительной влажности температура даже в несколько градусов ниже нуля может оказаться невыносимой. Но нынче ветер был несильный, а воздух сухой. Я счел это доброй приметой… Но это было последнее утро, когда я еще верил в приметы.

Спустившись вниз, я увидел прежде остальных Джекстроу, возившегося с кофейником. Юноша улыбнулся мне. Лицо у него было свежее, отдохнувшее, словно он проспал целых девять часов на пуховой перине. Правда, я еще ни при каких обстоятельствах не видал его усталым или расстроенным. Способности Джекстроу подолгу обходиться без сна и трудиться до упаду можно было только удивляться.

Он один был на ногах. Проснулись и другие, но с коек не слезали. Спал лишь сенатор Брустер. Остальные смотрели на середину помещения, кое-кто подпер рукой подбородок. Все дрожали от холода, лица посинели, осунулись.

Одни смотрели на Джекстроу, морща нос в предвкушении кофе, аромат которого успел наполнить помещение; другие в изумлении наблюдали за тем, как с повышением температуры тает на потолке лед, как в разных местах пола от капель на глазах образуются крошечные сталагмиты: на полу температура была градусов на сорок ниже, чем наверху.

— Доброе утро, доктор Мейсон. — Мария Легард попыталась улыбнуться, но улыбка у нее получилась вымученной. Бывшая звезда эстрады за ночь постарела лет на десять. Хотя она принадлежала к немногим счастливцам, которые получили спальник, актриса, должно быть, провела шесть мучительных часов.