Во-вторых, у Брежнева, Кириленко и других ведущих членов «днепропетровской группы» было желание контролировать Совмин, но не было желания и кадров полностью его заменять. То есть высококвалифицированных и готовых к сложной работе представителей Днепропетровска было относительно немного — примерно два десятка человек, и Брежнев распределил их на ключевые посты для контроля, но не для управления всеми процессами[174].

В-третьих, это означало, что эти люди были «командой», а не «кланом». То есть они не имели второго и следующего поколения детей или более молодых сотрудников, которыми они бы замещали позиции на более низких уровнях. И, наконец, очевидно, что представители «группы» имели вполне ограниченную рамками профессионального опыта компетенцию. Они были успешными инженерами и руководителями производства в металлургической или машиностроительной сфере, строителями крупных промышленных объектов, но не экономистами, финансистами, аграриями, руководителями химической или легкой промышленности. Все эти позиции они оставили за другими отраслевыми кланами и региональными командами.

«Машиностроительное лобби» — такую формулировку использует Валентин Павлов для описания силы, противодействовавшей его попыткам реформировать (повысить) оптовые цены на сырье и ресурсы в 1980-е годы[175]. Машиностроители и металлурги — две тесно связанные между собой производственной кооперацией группы — явно доминировали в советской экономике и политике интересующего нас периода. Сталинская индустриализация и курс на милитаризацию промышленности породили большой и хорошо финансируемый за счет бюджета социальный и интеллектуальный слой производителей металлических изделий, которые не были (преимущественно) предназначены для реализации их населению, а либо преследовали военные цели, либо предназначались для производства чего-то еще (оборудование и другие механизмы)[176]. Косвенным признанием этого факта было то, что общеэкономический Отдел плановых и финансовых органов аппарата ЦК КПСС выделился из Отдела машиностроения, и по значительной части экономических вопросов тот продолжал действовать параллельно (о чем мы поговорим ниже).

Курс на «пролетаризацию» партийного аппарата в 1930-е годы привел к появлению в нем массы не пролетариев, а инженеров с партийными билетами. И поскольку представители машиностроения и металлургии, а также иных отраслей тяжелой промышленности (добычи природных ресурсов, химии, энергетики) оценивались более высоко, чем инженеры из прочих отраслей промышленности (коммунального хозяйства, легкой, пищевой, связи, строительства, транспорта), не говоря уже о других массовых группах интеллигенции (врачах, экономистах, финансистах, учителях, юристах), то неудивительно, что партийный аппарат формировался в основном из них.

Анализ биографий членов Политбюро и секретарей ЦК КПСС 1960–1980-х годов наглядно показывает, что большинство из этих людей были по образованию и первоначальному опыту работы инженерами-машиностроителями и металлургами. Многие из них работали в оборонном комплексе. Соответственно, они получали должности не только в своих сферах, но и в других, далеких от их профессиональной компетенции. Однако даже они не могли совсем обойтись без профессиональных экономистов, занятых планированием экономики, финансов, обеспечением населения товарами и услугами.

Таким образом, оказывается, что яркий представитель легкой промышленности (и бывший кооператор) Алексей Косыгин на посту предсовмина и нефтедобытчик Николай Байбаков во главе Госплана, вместе с профессиональным юристом Михаилом Смиртюковым в качестве управляющего делами Совмина и профессиональным экономистом из сферы легкой промышленности Борисом Гостевым, и. о. заведующего Отделом плановых и финансовых органов ЦК КПСС, вместе формировали каркас сдерживания аппетитов «машиностроительного» и «оборонного» лобби. Аналогичным образом они выдерживали и давление лобби аграрного, которое традиционно поддерживалось Генеральным секретарем. Но об этом мы подробно будем говорить ниже. Пока лишь заметим, что Брежнев не только воспринимал Косыгина как соперника, но и держал его под жестким контролем.

Согласно воспоминаниям бывшего заместителя начальника (1968–1970), затем начальника (1970–1973) 3-го главного управления КГБ («военная контрразведка») генерала Ивана Устинова, за Косыгиным по распоряжению Брежнева велась непрерывная слежка и прослушивание всех его телефонных разговоров, в том числе и по правительственной связи. Координацию этой деятельности (в которой аппарату КГБ, очевидно, не хватало полномочий), по его словам, осуществлял Отдел административных органов аппарата ЦК КПСС[177]. Устинов, по всей видимости, был тем самым человеком, который в КГБ занимался организацией слежки за Косыгиным и другими аналогичными мероприятиями, поскольку в своем кратком мемуаре вспоминает о данном ему задании расследовать письмо о заговоре против Брежнева со стороны высокопоставленных чиновников. В 1981 году он был направлен советником председателя по безопасности в Госплан, о чем мы будем говорить далее[178].

РЕФОРМЫ И ИХ РЕАЛИЗАЦИЯ

Об «истинных» причинах этих реформ можно вести долгую дискуссию, которая будет происходить в треугольнике: повышение эффективности производства, повышение уровня благосостояния граждан, сохранение и повышение обороноспособности страны. Например, автор наиболее подробной и актуальной биографии Брежнева Сюзанна Шаттенберг считает, что основной миссией Брежнева в качестве Генерального секретаря было повышение благосостояния граждан, хотя не говорит, разделяли ли эту цель другие члены Политбюро[179]. Однако на фоне подробно описанного ею реального повышения благосостояния граждан в 1965–1975 годах наблюдался и рост военных расходов, который этому благосостоянию прямо противоречил. Как такое могло происходить в контексте прогрессивного реформирования?

Причины реформ

Представитель советского истеблишмента, на момент отставки Хрущева — второй секретарь Куйбышевского промышленного обкома КПСС (с 1967 года — председатель Куйбышевского облисполкома, к концу карьеры — председатель Совета министров РСФСР (1983–1988) и член Политбюро) Виталий Воротников, рассказывая в своих основанных на дневниковых и рабочих записях мемуарах о причинах реформ, игнорировал проблему низкого уровня жизни населения. Зато обращал внимание на общеэкономические проблемы:

Наметился спад в темпах развития производства, затормозился научно-технический прогресс, внедрение новых технологий. Снизились темпы роста производительности труда, ухудшалось качество выпускаемой промышленной продукции. Чрезмерная централизация управления народным хозяйством страны сковывала инициативу на местах. Не срабатывала, закостенелая по своей сути, система материальных стимулов[180].

Кроме того, советская экономика сильно отличалась от западной по основным параметрам эффективности. Она потребляла значительно больше сырья, материалов, энергии для производства единицы конечной продукции. Причинами этого были как ее перманентная технологическая отсталость, так и различные аспекты «человеческого фактора» — от более низкого уровня образования рабочих и воровства до так называемой «бесхозяйственности», то есть бездарной утери ресурсов из-за отсутствия «хозяйского» отношения к ним. Производительность труда в сельском хозяйстве на 1965 год, по данным Политбюро, составляла 20 % от производительности труда в США[181]. При этом уровень инвестиций в ВВП был вдвое выше. Национальный доход СССР, по советским исчислениям, которые огласил Косыгин в отчетном докладе на сентябрьском пленуме 1965 года, составлял 53 % от американского и 74 % от западногерманского. Темпы роста советской экономики падали на фоне роста западной с 6,5 %