— Он всегда такой веселый? — спросил Улаф, кивнул на старика и ухмыльнулся, демонстрируя несколько гнилых зубов. — Видит Тор, я еще никогда не встречал счастливого христианина, если не считать одного парня, с которым однажды познакомился в Ирландии, — продолжал он, выгибая косматые брови. — Очень сильно сомневаюсь, что он продолжал смеяться, когда протрезвел. Голова у него должна была просто раскалываться. Этот парень пил как сапожник.

На следующий день Сигурд Счастливый поставил меня к веслу. Один воин-скандинав был убит в Эбботсенде, и мне пришлось занять его место. По-моему, ветер был достаточно крепкий и мог гнать корабль вперед. Вероятно, ярл хотел, чтобы его люди оставались сильными и голодными. Точно так же охотник не кормит собаку, которая должна резво бежать за добычей. Как бы там ни было, бесконечная работа в одном ритме с остальными очень выматывала. Вскоре руки и плечи у меня горели огнем, а сердце, казалось, готово было разорваться. Пот струился по моему лицу, и я мог вытирать его только плечом. Мне щипало глаза, а рубаха промокла насквозь. Прошло много времени, кричащая боль затихла до ноющего зуда, пот высох. Я даже нашел странное успокоение в однообразном ритме. Гребля полностью меня поглотила. В конце концов я начал не поспевать за другими гребцами, и Эльхстана также заставили взяться за весло. Вскоре даже его умелые руки покрылись мозолями.

— Человеку не нужен язык, чтобы грести, так, старик? — крикнул Эльхстану на ломаном английском какой-то скандинав, откидываясь назад вместе с веслом.

Эльхстан даже ничего не промычал. У него в легких не было лишнего воздуха. Мы продолжали грести, стараясь не выбиться из утомительного ритма.

В течение следующих нескольких дней дракары не отходили далеко от земли, на ночь приставали к берегу, днем медленно продвигались. «Змей» и «Лосиный фьорд» следовали вдоль береговой линии, словно хищники, выслеживающие добычу. Мне казалось, что скандинавы одним глазом высматривали легкую поживу; кроме того, я чувствовал, что они просто рады находиться в движении. Северные воины по-прежнему не решались высаживаться на берег, опасаясь, что англичане соберут большой отряд. Сигурд ждал, когда исчезнут разведчики, следящие за нами с высоких прибрежных скал. Ветер дул слабый, но ярл никуда и не торопился.

Мы плыли на запад и вскоре перестали видеть воинов с копьями на фоне неба и всадников на прибрежной гальке, но я по-прежнему пожирал взглядом землю в надежде увидеть помощников магистрата, мысленно представлял, как гордые язычники погибают под английскими мечами. Время от времени мне казалось, что я видел людей, всматривающихся в море, однако каждый раз оказывалось, что это лишь камни или деревья. Однажды я даже принял за человека овцу и усвоил, что ищущий взгляд готов слепить из надежды любой образ. Так старый Эльхстан вырезал из бесформенной древесины что-нибудь прекрасное.

Наступило серое пасмурное утро. На мою одежду, и без того промокшую от пота, падал мелкий дождь. Я даже не замечал его, всматривался в обрывистый берег, заросший травой, и был полностью поглощен ритмом гребли. Мои заскорузлые ладони стали твердыми, как старый бук. Волдыри превратились в ороговевшие мозоли, похожие на узлы. Вдруг Эльхстан схватил меня за щиколотку, и я вздрогнул от неожиданности. Старик явно устал и прислонился к сундуку, на котором я сидел и греб во всю силу, давая ему возможность немного отдохнуть. Эльхстан указал в сторону земли, поднес два пальца к глазам и покачал головой.

— Ты хочешь сказать, что я глупец? — спросил я. — Ищу то, чего нет.

Мастер кивнул и продолжил выковыривать из зубов остатки скудного завтрака, состоявшего из черствого хлеба и вяленой трески. По крайней мере, скандинавы нас кормили. Без еды мы не смогли бы грести.

— Женщины, конечно же, сообщили магистрату Эдгару о том, что скандинавы забрали нас с собой, — слабо возразил я. — Нас ведь не было среди убитых.

Эльхстан обхватил руками воображаемые груди и издал глоткой печальный вой.

— Ты прав, — согласился я. — Они оплакивают убитых и не думают о нас.

Старик нахмурился и указал на мое весло. Он хотел, чтобы я не отставал от язычников. Я откинулся назад и налег на весло, внезапно сообразив, что едва не выбился из ритма. Не нужно следить за остальными гребцами, чтобы понять, что ты отстаешь. Плеск одинокого весла режет слух.

— Старик, если ты не прекратишь меня отвлекать!.. — Я обиженно запыхтел, набрал полную грудь воздуха и снова начал грести во всю силу.

Эльхстан пожал узкими плечами, указал на мой кровавый глаз, затем прошагал двумя пальцами по воздуху и сделал вид, что плюет.

«Человек с радостью влезет в грязь, лишь бы избежать встречи с тобой», — вот что он имел в виду.

Затем старик почесал щетину на подбородке и скорчил кислое лицо, словно говоря: «А что касается меня…» Он сжал распухшие кулаки, постучал по костяшкам пальцев, затем изобразил чаши и блюда.

— Да, люди знают, что твои руки уже не те, какими были раньше, — сказал я. — Ты старик. Никто не ждет, что ты будешь вечно обрабатывать дерево.

Тут на губах Эльхстана появилась горькая усмешка, ибо я попал в самую точку. Он старик, а я чужак. Никто не отправится нас выручать, даже если будет знать, где мы находимся. Мастер указал на мой окровавленный глаз, потом кивнул на норвежцев, сидящих впереди, и я догадался, какими были бы слова старика, если бы у него во рту по-прежнему был язык.

«Таращься на этих ублюдков своим неестественным глазом, парень. Всели страх в их языческие сердца».

— Сигурд считает, что я пришел от Одина, Отца всех, их верховного бога, — произнес я, не отвлекаясь от гребли. — Ярл говорит, что этот самый Один сделал меня по своему подобию ради какой-то цели, спрятанной словно клинок в ножнах.

Эльхстан невнятно замычал, постучал костяшками пальцев по голове и рассыпал что-то невидимое по палубе, тем самым сказав, что у меня вместо мозгов опилки. Затем он показал на Сигурда, изобразил то же самое, прикоснулся к верхней доске обшивки и стукнул кулаками друг об друга.

— Ты считаешь, что ярл — глупец, да и я тоже, раз его слушаю. Ты полагаешь, что нам можно хоть сейчас прыгнуть за борт, потому что этот недоумок рано или поздно посадит корабль на скалы.

Я покачал головой, а старик скорчил гримасу, отвернулся и снова уставился в морскую даль.

* * *

Но Сигурд не загубил «Змея». Глум, кормчий «Лосиного фьорда», тоже нормально вел второй корабль. Когда поднимался ветер, большие прямоугольные паруса раздувались, и дракар летел на запад. В штиль скандинавы гребли так, словно родились с веслом в руках. Ночью они ловили рыбу, играли в разные игры, пели, пили эль и мерились силой рук. Рыжеволосый верзила по имени Свейн почти всегда сидел расстроенный, потому что никто не осмеливался бросить ему вызов. Но больше всего меня поразило в скандинавах то, как много они смеялись. Эти люди хохотали над малейшими пустяками, например над тем, что Улаф жаловался на зубную боль, а его светловолосый сын Эрик во сне бормотал имя девушки.