– Если начальник водителей занят, когда к нему обращаются туристы, то пусть на хрен не рассчитывает на то, что русские когда-нибудь еще приедут в эту деревню! Если при гостинице работают мошенники, то мы обратимся в туристическую полицию, пусть она ими займется! Мы возмущены отношением к русским в вашей стране!

Лера вытаращила глаза, пожала плечами и перевела это Джакопо. Они с Джакопо минут десять поорали друг на друга по-итальянски, неистово махая руками. Потом Джакопо поманил голубоглазого пузана. Тот подошел, набычившись выслушал и обиженно протянул Наташе двадцать евро.

– Мне не надо двадцать, – заметила Наташа и вернула ему десять. – Мне нужно, чтобы в вашей стране был порядок! Лерусик, малыш, спасибо большое, что вы нас защитили! Этим жуликам нельзя давать спуску!

– Встретимся на открытии, извините, сейчас Джакопо должен поговорить с политиками, – сказала Лера, добродушно улыбаясь.

– С политиками… – прыснули Ольга и Наташа, оставляя стильную Леру за столиком с толстым Джакопо, под мышками светлой футболки которого темнели потные круги, и с двумя хлопающими глазами на все это шоу мужчинами в черных костюмах. – У начальника водителей переговоры с политиками!

До открытия можно было расслабиться. Постоять в душе, вымазать обгоревшие плечи кремом и даже поваляться на постели перед телевизором примерно Ольгиного возраста. По всем программам шли дурацкие итальянские ток-шоу.

Оторваться от них было невозможно потому, что участники программы лаялись и махали руками, примерно как Лера с Джакопо, и это выглядело как специальный вид завораживающего драматического искусства, в котором совершенно не важно содержание текста.

Салатные стены номера рассекала встроенная красно-белая мебель. С чем-чем, а с дизайном в Италии не было проблем, в постройке любого сарая было больше архитектурной мысли, чем во всем Кремлевском дворце съездов. Эллинизм заточил любое строительное действо до эстетической безупречности.

Балкон номера был просторный. Со столиком, креслами, нескончаемыми горами, летящими сквозь них дорогами, шуршащим морем и лезущей в окна пальмовой листвой. Чудом казалось, что посреди всего этого за оградой гостиницы на небольшом холмике мужчина в костюме и черных очках пасет нескольких овечек.

Ольга написала своим эсэмэс: «обгорела под окном пасутся овечки сегодня ужинаю с мафией». Муж ответил: «намажься йогуртом звонили твои родители все ок», дочка ответила: «надень бронежилет», сын ответил: «лучше ужинай с овечками».

Ольга надела одно из шикарных дочкиных платьев. Оно влезло на нее за счет свободного покроя. Накрасилась, брызнула новыми духами, взяла помпезную папку с докладом о состоянии мировой воды и, пылая обгоревшим лицом, спустилась вниз.

Народ клубился в холле возле рояля. И можно было ослепнуть от качества вечерних нарядов, оглохнуть от стрекотания шпилек по мрамору и задохнуться от богатства парфюма. Дамы напялили главные платья сезона, чтобы грудью выйти на калабрийскую мафию.

Вета с пластикой скучающей звезды расхаживала на каблуках нечеловеческой высоты в многострадальной дольчегаббане, с голой спиной и юбкой, начинающейся значительно позже, чем попа. Она начесала пергидрольный конский хвост и нарисовала рот в два раза больше имеющегося. Сидящие в баре мужчины в костюмах водили за ней глазами как загипнотизированные.

Из одного лифта вышла Даша вся в черном кружеве, на одном ее плече сидел ярко-зеленый шелковый попугай с клювом из коралла. С другого струилась черная шаль в стразах.

Из противоположного лифта одновременно с ней вышла ее младшая сестра Наташа в воздушном голубом платье, с ее плеча струилась шаль, расшитая незабудками. Сестры сосредоточенно «не увидели» друг друга в упор и разошлись по разные стороны рояля.

Ольгу сзади обняла Лиза в платье с кудрявыми пионами, гармонирующими с ее белокурыми кудрями, и зашептала:

– Василий Картонов приехал. С охранником. Дашка распускает слухи, что у нее с Картоновым роман. Ты в курсе?

– Чего не бывает…

– А ты с ним совсем уже никак?

– Да нет, но я к нему очень хорошо отношусь.

– Ничего не испытываешь?

– Лиз, человек к тренажеру не может испытывать ничего, кроме благодарности… но я считаю его своим добрым приятелем. – Это было правдой.

– Думаешь, Дашка не врет про него? – зашептала Лиза.

– Думаю, нет. Он гедонист, гурман и коллекционер… В постели свое дело знает туго. – Даша весила раза в три больше Картонова, была старше его на десять лет, но Ольга уже так давно жила на свете, что умела отличать главное от второстепенного.

– Но ведь столько молодых девок на него вешается, – заметила Лиза.

– Лиз, ну при чем тут девки? Он, как деревенский парень, испытывает пиетет перед бомондными тетками, да и Даша в шестьдесят лет не такая дура, чтобы ловить его только на гениталии…

– Ты о чем?

– Я о мозгах…

– Думаешь, баба с мозгами будет в шестьдесят лет рассказывать, что ее трахнул Василий Картонов? – заливисто засмеялась Лиза. – Помнишь анекдот: Хиллари Клинтон написала книжку «Я тоже спала с Биллом»!

Обе прыснули. Хотя обе знали, по разным каналам, и скрывали друг от друга, что Даша тайно профинансировала создание пресловутых «Хрустальных слез», чтобы скульптора пригласили на фестиваль. И обе знали, что Картонов не в курсе, иначе прекратил бы с ней всякие отношения.

Несколько лет тому назад одна знатная дизайнерша пыталась подарить ему дом на Елисейских Полях. Василий Картонов публично послал ее матом. А она быстро утешилась в объятиях молодого оперного певца, раскормила его до своего размера. И теперь они колесят по городам и весям, как две счастливые и довольные друг другом морские свинки.

Уйма женщин обломала о Картонова зубы. Одна Ольгина подруга потратила пять лет жизни, чтобы женить его на себе, не поверив Ольгиным словам, что он уже не может быть женат по-деревенски, как его родители, но и не умеет быть женатым по-городскому, как требует его нынешнее положение.

Появилась Олеся. Как всегда, в кожаном прикиде с короткой юбкой солнце-клеш и нечеткой походкой от выпитого. Вздыбленные красно-фиолетовые волосы делали ее похожей на подростка. В целях прямостояния Олеся опиралась на Галю Упыреву, как на костыль. Галя была в пышных бархатных штанишках, подобранных снизу до колен.

– Ну очень по-итальянски. В таких портках расхаживали инфанты на картинах Гойи, – прыснула Ольга. – Не хватает берета и кружевной рубашки…

– Галя очень стильная, не забывай, что она закончила МГИМО, – защитила портки Наташа, делая вид, что ей не больно, что многолетняя подруга Галя перебежала в камеристки к сестре.

– Галя? МГИМО? У нее вид злобной уборщицы. Из тех, кто в официальных учреждениях шарашит тряпкой по ногам очереди, – заметила Ольга. – Посмотри, как у нее опущены уголки рта!

– Олюсик, малыш, она не злобная, она сложная… Кстати, у нее дом не только на Рублевке, но и в Ницце!