из какой-то песни играли в моей голове. Всё громче и громче. Где твоя любовь, сука? Где твоя любовь, сука? И так бесконечное количество раз. Потом опять лица. И снова песня. Кто же наконец замкнет этот круг?

Я вспомнил, что при приступе панической атаки человеку необходимо делать равномерные, глубокие вдохи. Тридцать резких глубоких вдохов. Наступит небольшое головокружение. И с каждым разом будет становиться легче.

Поскорей бы зима, успокаивал я себя. И дышал, дышал, дышал. Зима скрывает все. Толстые слои снега укроют абсолютно любую грязь. Зима убивает боль и стирает границы черных и белых полос в жизни. Которые выстраиваются в огромную очередь, чтобы разом нахлынуть в твою жизнь. А ты смотришь в их сторону и улыбаешься, как будто ничего нет. И, как бы они ни пытались переломить тебя, все бесполезно. На этот раз у них ничего не выйдет. Падает снег. Жизнь идет своим чередом. Стало легче. Приступ стал потихонечку отступать. Я выглянул в окно. И как по волшебству начался снегопад. Он покрывал грязные осенние улицы тонкими слоями есенинской «сыпучей и мягкой» известки. Беспечно и красиво. Может быть, есть еще хоть какая-то надежда?

Нужно отсюда уехать, просто собраться и уехать. Здесь я вряд ли смогу обрести спокойствие. Всыпав в себя очередную горсть таблеток, я вышел на улицу. Завел машину. И поехал в сторону Питера. Почему Питера? На этот вопрос тогда у меня не было ответа.

Вписка у Распутина

Съёмные квартиры, MTV, салатики, Big Tasty

Цветы с подземки, клятва навсегда быть вместе

Сука, где твоя любовь? Сука, где твоя любовь?

(Макс Корж «Где твоя любовь?»)

Устали? Я, честно говоря, тоже от себя устал. Но осталось совсем немного. Буквально пару мгновений и всё закончится. Выдохнули? Lets fucking go!

Теперь уже по-другому. Холодно. Мрачно. Серо. Середина зимы или начало весны. Питер. Здесь я живу уже полтора месяца и не думаю уезжать. Кроме умеренного употребления алкоголя в коммуналке на окраине города, в моей жизни ничего не происходит.

Максимум куда я выходил за последние пару дней — это круглосуточный ларек. Дело было в 5 утра, меня люто сушило, а воду из-под крана я побаивался пить. Трубы не менялись, наверное, с царских времен. И даже от вроде бы нового крана отдавало ржавчиной.

Отдельно хочется сказать про мое новое пристанище. В таком дерьме я еще не жил. Это был район, построенный при социализме — абсолютно безвкусный и пустой. Одинаковые дома громоздились друг на друге. Сонные, опухшие от бухла дворники небрежно посыпали песком скользкие улицы. На площадке, расположившейся прямо под моим окном, визжали дети. Внутри коммуналки было несколько жилых квартир, разгромленная кухня, сортир и душевая, покрытая огромным слоем плесени.

Помимо меня здесь существовала семья военного. Это, конечно, громко сказано — семья. Они уже несколько лет были в официальном разводе. И жили в разных комнатах. Но как бы и вместе с тем в одной квартире. Их общий маленький ребенок был счастлив, потому что номинально мама и папа были вместе. Козни друг другу не строили, чего нельзя сказать про «рога», при этом здоровались каждый день, пару раз безуспешно пытались всё вернуть назад, выпивали раз в неделю и одинаково сильно любили сына. Что касается меня, то лучше не стало. Да и с чего бы?

Нужно как-то собраться и выйти на улицу. Просто немного пройтись. Я заставил себя встать с кровати. Вышел на улицу, окунул руки в сугроб и растер лицо. Под ногами на ветру шелестел глянцевый журнал. На обложке был изображен мужик с неряшливой бородой и тяжёлым взглядом. И слоган: «Верный путь в ад». Парня на обложке звали Григорий Распутин. В журнале писали, что сначала он перешпилил всех девушек из своей родной сибирской деревни, потом добрался до Петрограда. Светские львицы ходили в гипнотическом угаре перед ним на коленях, а император Николай не мог принять ни одного решения без участия Распутина. Беспощадно бухал, снимал разом по три-четыре проститутки, предсказал падение рода Романовых в тот день, когда его не станет. В общем-то, следуя логике, все сбылось. Гороховая, дом 64, квартира 20. Адрес, где когда-то жил старец. Верный путь в ад, говоришь? Я допил пиво и пошел в сторону метро.

Каким-то невероятным способом я попал во двор и направился к нужной мне парадной. Спотыкаясь, кое-как, по ступенькам, наконец-то дошел до его квартиры. Постучал. Дверь со скрипом открылась.

Квартира

Передо мной стоял высокий мужчина неряшливого вида в черном мятом пиджаке, футболке с надписью Afganistan 1987.

«Проходите!» — сказал он командным голосом.

На стенах квартиры виднелись редкие фотографии последней четы Романовых. В центре коридора стоял старый сундук. На нем примостился большой черный кот.

«Можешь не разуваться», — мужчина повернулся ко мне спиной и пошел по коридору в сторону открытой двери комнаты.

«Я сюда пришел, чтобы…», — я начал путаться в словах. На лице выступил пот. Я почувствовал себя неважно.

«Не ты сюда пришел, — раздалось из комнаты. — Он тебя привел. Забыл сказать тебе самое главное. У тебя нет выбора…».

Блин, а может быть, он реально прав. Выбора у меня нет.

Я протянул ему журнал.

«Верный путь в ад? — Он протянул мне обратно журнал. — Тогда тебе не по адресу. Распутин — это нечто иное, нежели о нем пишут эти дешевые издания. Вокруг великих неординарных людей всегда крутилось много недругов, слухов и интриг».

«А проститутки? Оргии?»

«Знаешь, что делали монахи в 17 веке? Они одевались в мирскую одежду, заходили в самые грязные кварталы, кишащие бандитами и прочими отбросами. Снимали проституток на ночь и запирали за собой двери. После ночи, проведенной с монахом, девушка кардинально меняла свою жизнь. Они с ними разговаривали, рассказывали о праведной жизни и о смерти. У них не было секса, монахи проповедями наставляли девушек на путь истинный».

«Хотите сказать, что Распутин делал то же самое?»

«Я ничего не хочу сказать. Нет ни одного официального источника, подтверждающего это. Разве, что этот левый журнал».

Я последовал за ним. Мы стояли в небольшой комнатке — бывшей приемной Распутина. За окном летали машины. А здесь все было по-прежнему. Таинственная тишина и затхлый запах. Со стен смотрели молоденькие Великие княжны, улыбающийся царь. Кто знал, что эти прекрасные люди закончат свои дни на окраине Екатеринбурга. Расстрелянные в подвале Ипатьевского дома, сожженные до тла, похороненные в перелеске. Кто знал, что один день изменит мою страну