— Но она не из нас, — глядя прямо в зал, объявила Эммелин.

— Ты права, сестра, — согласился Дэвид. — Она — ефиоплянка.

Эммелин потрясла головой, изображая недовольство и озабоченность.

— Он взял жену не из нашего рода. Что же с ним будет?

Внезапно из-за занавеса донесся ясный звучный голос, усиленный не иначе как с помощью свернутой из картона трубки.

— Аарон! Мариам!

Эммелин старательно изобразила ужас.

— Это я — ваш Господь, отец ваш небесный! Подойдите к скинии собрания!

Эммелин и Дэвид послушно выбрались из шатра и вышли на середину сцены. Мерцающие лампы бросали тень на простыню.

Мои глаза уже привыкли к темноте, и по знакомым очертаниям я угадала некоторых зрителей. В первом ряду, среди привилегированных гостей, я различила мешковатый подбородок леди Клементины и украшенную перьями шляпу леди Вайолет. На пару рядов дальше смотрели спектакль майор с женой. Еще ближе ко мне сидел — нога на ногу — мистер Фредерик и, вытянув шею, внимательно следил за тем, что происходит на сцене. Я всмотрелась в его профиль. Что-то не так. В мерцающих лучах рампы его скулы проступили, как у мертвеца, а глаза отсвечивали стеклянным блеском. Глаза. Мистер Фредерик был без очков. Первый раз на моей памяти.

Бог начал произносить приговор, и я снова перевела взгляд на сцену.

— Мариам и Аарон! Как же вы не убоялись упрекать раба моего, Моисея?

— Пощади нас, Господи! — взмолилась Эммелин. — Мы лишь…

— Довольно! Да падет на вас мой гнев!

Раскат грома (удар в барабан). Зрители подпрыгнули. Из-за занавеса выплыло облако дыма, который начал расползаться по сцене.

Леди Вайолет вскрикнула, и Дэвид своим обычным голосом шепнул:

— Успокойся, бабушка, так надо, это часть спектакля.

По залу пронесся нервный смех.

— Да падет на вас мой гнев! — свирепым голосом повторила Ханна, и смех прекратился. — Дщерь! — Эммелин повернулась к облаку дыма. — Ты! Поражена! Проказой!

Эммелин схватилась за лицо руками.

— Нет! — вскрикнула она и, приняв драматическую позу, снова повернулась к зрителям.

Зал ахнул. В конце концов решено было не возиться с маской, а ограничиться смесью клубничного варенья с кремом, дающей невероятно уродливый эффект.

— Вот бесенята! — оскорбленно прошептала миссис Таунсенд. — А мне ведь сказали, что берут варенье, чтоб намазать лепешки!

— Сын мой! — выдержав положенную паузу, провозгласила Ханна. — Хоть ты и совершил тот же самый грех, тебя я помилую.

— Спасибо, отец мой, — ответил Дэвид.

— Поклянись, что больше никогда не будешь злословить о жене своего брата.

— Клянусь, Господи.

— Ступай с миром.

— Но Господи! — с трудом сдерживая смех, взмолился Дэвид, простирая руки к Эммелин. — Прошу тебя: исцели мою сестру!

Аудитория замерла, ожидая, что же ответит Бог.

— Нет, — последовал ответ. — Ей придется прожить вдали от вас семь дней. Только тогда к ней вернется ее прежнее обличье.

Эммелин рухнула на колени, Дэвид положил руку ей на плечо, и тут на сцене появилась Ханна. Зал дружно охнул. На Ханне красовались безупречный мужской костюм и шляпа; в руке — трость, из кармана свисала цепочка часов, а на носу сидели очки мистера Фредерика. Она прошлась по сцене, жонглируя тростью, как истинный денди, и заговорила голосом, до боли напоминающим голос отца:

— Моя дочь должна понять, что на свете правят два закона: один — для девочек, другой — для мальчиков.

Ханна перевела дух и поправила шляпу.

— А все остальное — прямая дорожка к тому, чтобы стать суфражисткой.

Зрители молчали, разинув рты.

Слуги тоже были потрясены. Я заметила, как побелел мистер Гамильтон. Но даже растерявшийся, он честно служил подпоркой для миссис Таунсенд, которая, так и не оправившись до конца от надругательства над вареньем, от нового потрясения вообще завалилась набок.

Я отыскала глазами мистера Фредерика. Он по-прежнему сидел на своем месте, прямой, как палка. Потом у него начали подергиваться плечи, и я испугалась, что с ним сейчас случится один из тех приступов ярости, о которых рассказывала Нэнси. Дети на сцене застыли, как куклы в кукольном домике, они молча смотрели на зрителей, а зрители — на них.

Ханна являла собой образец хладнокровия и совершеннейшей невинности. На секунду мы встретились глазами, и мне показалось: по лицу ее промелькнула улыбка. Я не смогла удержаться и, робея, улыбнулась было в ответ, но зоркая Нэнси тут же ущипнула меня за руку.

Сияющая Ханна взяла за руки Дэвида и Эммелин, все трое подошли к краю сцены и поклонились. Сладкая капля сорвалась с носа Эммелин и с шипением приземлилась на ближайший прожектор.

— Именно так и бывает, — раздался пронзительный голос леди Клементины. — Я знала человека, у которого друг заразился проказой в Индии. Его нос свалился прямо в таз для умывания, когда тот брился.

И тут мистер Фредерик не выдержал. Его глаза встретились с глазами Ханны, и он расхохотался. Я никогда не слышала такого смеха — открытого, заразительного. Один за другим к нему присоединились остальные зрители. Все, кроме леди Вайолет.

Я и сама смеялась, пока Нэнси не прошипела мне на ухо:

— Ну, хватит, мисс. Пойдем, поможешь мне накрыть к ужину.

Пришлось пропустить конец представления. Впрочем, я уже увидела все, что хотела. Когда мы покинули зал и пошли по коридору, послышались затихающие аплодисменты, концерт двинулся своим чередом. А меня все переполняло какое-то странное воодушевление.

* * *

К тому времени, как мы взбили в гостиной диванные подушки и расставили подносы с кофе и яствами миссис Таунсенд, представление наконец-то закончилось, и гости спустились к ужину, пара за парой, согласно положению в обществе. Первыми шли леди Вайолет с майором Джонатаном, затем лорд Эшбери с леди Клементиной, за ними мистер Фредерик с Джемаймой и Фэнни. Хартфорды-младшие, по-видимому, остались наверху.

Все расселись, и Нэнси подвинула поднос, так, чтобы леди Вайолет было удобно разливать кофе. Пока гости оживленно беседовали, хозяйка нагнулась к креслу мистера Фредерика и, не переставая мило улыбаться, шепнула:

— Ты совершенно испортил детей.

Мистер Фредерик сжал губы. По всему было видно: этот укор он слышал не впервые.

Внимательно глядя на кофейник, леди Вайолет продолжала:

— Возможно, сейчас их выходки кажутся тебе забавными. Но настанет день, когда ты пожалеешь, что потакал им. Дети растут совершенно безнадзорными. Особенно Ханна. Девчонке нужно поменьше думать и побольше слушать старших.