Представьте, что мозг оборудован электронным буфером обмена данными – эквивалентом оперативной памяти вашего компьютера. Этот буфер обмена может содержать только несколько чанков информации и тем не менее является единственным инструментом для мыслительной работы с содержаниями сознания. Если вы хотите добавить еще данных, вам необходимо освободить место, переписав часть данных из буфера обмена на жесткий диск (в долговременную память). Чтобы лучше понять смысл этой концепции, представьте себе умножение или деление цепочки цифр. Для наиболее легких вычислений мы обычно полагаемся на заученные действия – таблицу умножения из начальной школы. Когда мы выходим за пределы заученных вычислений и начинаем манипулировать числами в нашей голове, мы быстро достигаем пределов своих умственных возможностей. Поиск бумаги и карандаша или калькулятора – это психический эквивалент уведомления о том, что оперативная память переполнена. Те же самые ограничения памяти применяются к нашим способностям манипулировать символами, словами и идеями.

Что еще хуже для тех, кто хочет сохранить свою веру в комплексное сознательное мышление, – это чрезвычайно подавляющий факт того, что информация не задерживается в кратковременной памяти надолго. В течение минуты-двух любая информация, зависшая в кратковременной памяти, либо улетучивается, либо конвертируется в долговременную память. Как только содержания памяти отправлены в подсознательное хранилище, они становятся объектом множества неосознаваемых воздействий. Любая сложная мысль, занимающая больше пары минут, на своем пути из сознания в подсознание и обратно может испытать воздействие со стороны внутренних искажений, и у вас нет никакой возможности узнать, произошло это или нет.

Начиная с эпохи Просвещения, нам говорили, что человек – рациональное существо. И только в последнем столетии широкое признание завоевало представление о неосознаваемом познании. Но хотя мы все больше узнаем о всевозможных формах искажения восприятия и познания, проблема продолжает формулироваться как «мы нашли еще один эффект воздействия неосознанной деятельности мозга на осознаваемый процесс мышления». Однако с учетом мизерного количества доступного времени и оперативной памяти не правильнее ли будет перефразировать вопрос иначе: «Играют ли осознаваемые нами идеи хоть какую-то роль в нашем мышлении и если да, то какую?»

Чтобы посмотреть на следствия такого подхода, давайте вернемся к примеру с размышлениями о глобальном изменении климата. Когда вы услышали просьбу чиновника, несколько образов возникли у вас в уме и были прикноплены к доске вашего сознания. Вы выбрали один из них – бедственное положение белых медведей – и начали его обдумывать. Вы придумали несколько причин, почему нужно спасти белых медведей, и парочку – почему ситуация с белыми медведями может продолжать развиваться по пути птицы додо[18]. Теперь ваша умственная доска заполнена. Чтобы поиграть со второй возможностью – подумать над вариантом приобретения в будущем недвижимости на морском побережье Гренландии, – вам необходимо на время отложить белых медведей в хранилище долговременной памяти.

На этом моменте скажите «до свидания» своим исходным размышлениям. Если только вы не подпишетесь под архаичным и давно опровергнутым убеждением в том, что мозг хранит воспоминания подобно mp3-файлам, вам придется скрепя сердце согласиться, что, когда воспоминания перемещаются в долговременную память и обратно, они подвергаются модификации. В процессе размышления о прибрежной недвижимости беглый взгляд на голубую сойку в вашем саду может запустить поток новых ассоциаций, которые незаметно изменят ваше отношение к последствиям глобального потепления для дикой природы. Новые ассоциации будут добавлены к нейронной цепи, содержащей ваши прежние размышления о белых медведях. Это произойдет, хотя вы можете и не быть осознанно осведомлены об этой модификации и даже не вспомните, что видели голубую сойку. Через несколько минут размышлений о Гренландии вы делаете выбор против спекуляции на ее земле и возвращаетесь к мыслям о полярных медведях. Ваши прежние заключения о белых медведях уже содержат в себе новые или измененные элементы, подобно тому, как рассказываемая история преобразуется при игре в «испорченный телефон».

Эта неизбежная последовательность событий подрывает всякую надежду на то, что мы способны осознанно осуществлять сложные размышления. Мы просто не обладаем достаточным физиологическим оснащением. Любая мысль, длящаяся дольше пары минут и/или содержащая больше нескольких объектов, будет подвержена неосознаваемой обработке. Даже если б мы знали о действии каждого нейрона и синапса в любой момент времени, мы все равно не знали бы, какие мысли реально остаются в сознании, а какие пришли из подсознания, и чувствовали, будто все они находятся в сознании. До того гипотетического времени, когда наука откроет точный признак, отличающий сознательную деятельность мозга от неосознанной, любая корреляция между физическим состоянием мозга и соответствующим психическим состоянием полностью опирается на вербальные самоотчеты. Если испытуемый говорит вам, что весь процесс его размышлений происходил сознательно, то этому можно доверять не больше, чем утверждению, что жажда – результат сознательного решения.

Размышляя об отношениях между сознаваемыми и неосознаваемыми мыслями, я пришел к пониманию, что связующим звеном является система непроизвольных ментальных ощущений, в частности тех самых ощущений знания, уверенности, агентивности, выбора, усилия и причинности. Без этих ощущений не будет опыта переживания сознаваемой мысли. С ними мы получаем очень сильное чувство того, что пребывающие в сознании мысли отличаются от тех, что были сгенерированы неосознанно, «приходящих в голову», «ниспосланных музами» или «внезапно возникающих» в наших головах. Давайте представим, что вы ощущаете, когда очень стараетесь разобраться в какой-то проблеме.

В начале мысли А вы будете переживать мышление как процесс, чувствуя степень прилагаемых усилий и то, что это именно ваш разум ответственен за возникновение мыслей. Не вдаваясь в семантические тонкости, все вышеперечисленное можно описать как чувство принадлежности (разума), который создает мысль (чувство агентивности) путем акта направления внимания и полной концентрации (чувство усилия). Вслед за начальным этапом, в ходе которого вы осознаете только свои усилия, вы можете быть вознаграждены появлением новой мысли Б. Эта мысль Б будет ощущаться так, будто она была выведена из мысли А (чувство причинности), и, кроме того, будет сопровождаться чувством уверенности в обоснованности такого следствия (чувство знания).

Эта последовательность ментальных ощущений и формирует весь опыт мышления. Мы не осведомлены о том, какие механизмы и шаги задействованы в ходе мышления на самом деле. Болты и гайки познания завинчиваются в полной тишине скрытыми от глаз синапсами и нейронными связями. Если бы акт мышления обладал встроенным в него чувственным сопровождением, мы были бы осведомлены о каждом подсознательном когнитивном действии – невероятно неэффективное решение с точки зрения эволюции. Представьте себя перебирающим все свои полузаконченные подготовленные в подсознании мысли в попытке увернуться от тяжелого грузовика или саблезубого тигра. Уменьшение помех необходимо, если мы хотим достичь достаточной скорости реакции.