Руди, дорогой, ты не представляешь, как я разозлилась на почте, когда мне сказали, что авиапочтой больше не отправляют. Сегодня вдруг пришло письмо от тебя. Комната, которую ты сейчас снял, – она на короткое время или ты учел меня тоже? Сегодня выходной, у меня целых два приглашения. Во-первых, начальник пригласил меня и еще двух мальчиков в Петергоф, во-вторых, Дау и Аббат зовут меня в Токсово. Кажется, я никуда не поеду – на улице только плюс два и жуткий ветер. Но все же я вышла на улицу поменять марки, которые ты прислал.

Милый Руди! Штудирую немецкую грамматику, хотя она и внушает мне отвращение (прости, прости). После урока заехала навестить Дау. Он принял меня в своей отвратительной комнате, довольно темной, с окнами во двор, возле кухни и т. д. Но в этой квартире живет его тетя, и она его кормит. Он был занят вычислением каких-то астрономических данных; в показателях экспоненты я заметила 85/11 и 112/13 – ужас какой! Дау был очень милым, выглядел немного одиноким, я заставила его рассмеяться, и мы написали письмо Джонни. Он по-настоящему забыл, как пишут письма, это ужасно. Вечером у нас были гости: Амбарц, Дау, Глеб и др. Аббат потерял свой пыл в отношении Галины Ульяновой. Дау считает, что он был влюблен, и пытался доказать это теоретически. Но поскольку исходные данные у него были фантастичные, он не смог получить никаких результатов. Да, Дау наконец-то увидел мое обручальное кольцо. Когда Нина сказала мне: «Женя, ты потеряешь кольцо!» – Дау воскликнул: «Как? Ты носишь кольцо? Это же буржуазная привычка, как вульгарно!» и прочее в том же духе. Но вскоре успокоился. 14-го мы едем в Еврейский театр, чтобы посмотреть комедию Шолом-Алейхема. Кажется, будет весело. Скоро будет два месяца со дня нашей свадьбы. До свидания, мой дорогой, мой возлюбленный. Я целую тебя и люблю тебя так сильно.

Руди! Я опять в санатории, в Детском Селе. Ночь, полная луна, белый кот с серым хвостом карабкается по дереву. Я пробуду здесь три дня. Fabelhaft! Когда твоя рука исчезла из виду и я пошла по перрону к вокзалу, увидела растерянного Дау, вбежавшего на платформу. Он проспал. Вид у него был отчаянный, будто его проткнули копьем. Ужас. Даже Аббат, который обычно ничего не замечает, был встревожен. Получила твою открытку из Лугано и очень рада, что ты смог встретиться с родителями и они больше на тебя не сердятся. Да? В моем корпусе полно разных людей. Одна женщина из второго класса, вторая из третьего, остальные из бросовых. Мой дорогой, дорогой маленький мальчик, завтра жди от меня философское письмо. Снимаю твои очки и целую глаза.

Дорогой Руди! Не писала тебе уже пять дней и не знаю, с чего начать. Начну с плохого. 17 мая я заглянула в Иностранный отдел. Меня отправили к заместителю начальника, довольно вежливой женщине, которая тут же переправила меня в другой кабинет. Там меня встретила сотрудница, которая принимала наши документы. Она узнала меня и вспомнила тебя. Даже спросила, уехал ли ты. Затем она полезла в картотеку, долго искала нужную карточку, заглянула в шкаф и сказала: «Ой, ваши документы еще здесь. Они даже не ушли в Москву». Я чуть не расплакалась. Два с лишним месяца ожидания коту под хвост! Пожалуйста, приезжай и забери меня… Если ты приедешь в августе, я попробую достать путевки для нас двоих в Теберду. Там нам будет хорошо, подумай об этом. Письмо от тебя пришло позавчера. Авиапочта работает замечательно, жаль, что только в одну сторону. Я была в Еврейском театре с Аббатом и Исаем Бенедиктовичем. Отчим понял половину, а я отдельные слова. Но игра выше всяких похвал, особенно Михоэлс. Fabelhaft! 18-го меня пригласил один знакомый из института. Он уже почти старый, ему 43 года, у него бородка (что бы сказал Дау?!), а его жена, довольно манерная, играет роль enfant terrible. У них коллекция картин современных русских художников – как раз моих любимых. Портреты Зинаиды Серебряковой и несколько ее набросков, две небольшие картины Остроумовой-Лебедевой и неоконченная работа какого-то художника, который изобразил Мейерхольда. Тебе скучно это читать? Скучно? Вчера я свозила Дау в Токсово. Никто больше не захотел к нам присоединиться. Дау много философствовал, развивая свою теорию ситуаций. Я его кое-чему научила – например, как распознать кукушку. Он даже слегка повеселел. Потом мы – Дау, Амбарц, Нина и я – ходили в кино. Сначала показывали хронику. На экране промелькнул Иоффе, и мы начали хлопать. А когда пошло кино – безудержно хохотать. Нас чуть не выставили. Я купила себе пару обуви за 30 рублей!

Руди, не думай, что я все время плачу. Обычно я плачу очень редко. У нас с тобой все произошло слишком быстро. Знаешь, я не думала, что мы поженимся. Я считала тебя слишком рассудочным, чтобы жениться в 23 года. И когда я писала тебе в ожидании 1 марта, не могла и представить, что это произойдет. В какую трудную ситуацию ты попал, ведь тебе было гораздо труднее, чем мне, из-за родителей! Я была совершенно неопытна, меня даже никто еще не целовал. О таких вещах не стоит писать и даже говорить, да? Я бы не хотела, чтобы ты думал, что я свалилась тебе на шею, я не хочу, чтобы ты когда-нибудь сказал, что я связала тебя, что я – тяжелая обуза. Боже, почему сегодня такие мрачные мысли… Уже три ночи, а мне рано на работу. Я доверяю тебе и знаю, что ты любишь меня и скучаешь. Что касается меня, я скучаю по тебе так сильно, что не могу не плакать, и скоро мои слезы зальют эту страницу.

Дорогой, каждый день я воображаю, что прихожу домой и вижу на столе конверт из Иностранного отдела. Увы, это лишь мое воображение. Я записалась в очередь за путевками в Теберду с 10 по 25 августа. Но если ты задержишься, это не страшно. И вообще, еще не известно, дадут ли мне их.

Прошел почти месяц после твоего отъезда. Господи, как мне надоело считать дни. Сначала мы считали дни или даже часы на Кавказе, потом эти шесть месяцев – 180 дней. Потом ты приехал, а две недели спустя мы снова начали считать дни до конца апреля. Теперь ты уехал, а я снова считаю. Боже, эта арифметика сведет меня с ума. Мое предыдущее письмо было глупым. Понял ли ты из него хоть что-нибудь? Было так поздно, и мне так взгрустнулось… Мама и Исай Бенедиктович уехали на три дня в Детское Село. Их поселили в разные комнаты, но зато фантастически хорошо кормят. Вчера им давали клубнику со сливками!

Ты знаешь, когда мы плыли на «Грузии», я была удивлена тем, что все европейские физики хорошо знают друг друга, обмениваются письмами, открытками по праздникам и т. д. Это чувство – одной большой семьи – сразу же заметно, и оно мне ужасно понравилось. С нашими учеными все по-другому, их слишком мало, и они все собраны в двух-трех институтах… Кстати, что ты думаешь о Рокфеллеровской стипендии? Мне кажется, лучше было бы подать заявление поздней весной (мечты, мечты…). К этому времени я к тебе уже точно приеду, но мне бы хотелось сначала спокойно пожить и привыкнуть к новым для меня обстоятельствам, а не начинать с чемоданов, поездов, морской болезни и отелей. Мне бы хотелось, чтобы у нас сначала сложился жизненный распорядок, а скитания – позже. Понимаешь? Сейчас у меня занятное состояние, с шоколадом во рту и слезами в горле – смесь соли и радости. Знаешь, сейчас, когда у меня нормальная температура, вспоминаю, как больна я была. И в марте, и в апреле меня лихорадило, я к этому привыкла, но чувствовала себя слабой. Я гораздо более радостная, когда здоровая. Мне нужен не медовый месяц с тобой, а обычная жизнь. Конечно, любовь – это не райский подарок. Это было бы слишком скучно. Чтобы жить вместе, надо освоить специальную науку. Надо «войти друг в друга». Любовь не выносит статической жизни. Она требует новой пищи все время. Если бы мы не поженились 15 марта, наша любовь, наверное, умерла бы. Видишь, я сначала пишу, а потом думаю…