А еще Маша не знала, где Дато раздобыл свой мотоцикл. Купил? Но на что? Денег в их семье на еду с трудом хватало. Украл? Деньги или сам мотоцикл? Отнял? Взял в оплату за какие-то криминальные услуги?

Маша спрашивала у Дато напрямую, откуда Казбек, он же Минарик или мотоцикл Миниск? Но он отшучивался, постоянно придумывая что-то новое. То ему Дед Мороз его под елкой оставил. То добрая фея превратила в него обычную тыкву. То он собрал его из швейной машинки тети Розы. Машу эти ответы не веселили, они ее расстраивали. Она хотела знать правду. И пыталась добиться ее от Зуры, но тот либо сам пребывал в неведении относительно происхождения Казбека-2, либо тщательно скрывал от Маши тайну его появления, не желая ее расстраивать.

Зура…

Он действительно подходил ей больше! И очень… очень, очень нравился Маше! Но она не любила его. Это был добрый друг, которому она была благодарна за многое. В том числе за то, что он научил ее грузинскому языку. Именно Зура занимался с ней. И не потому, что Маша не сдержала данного Дато обещания осваивать азы грузинского именно с ним, просто педагог из него вышел отвратительный. Ему не хватало ни знаний, не терпения. Того, что Зуре было не занимать. Маша проводила с обоими братьями одинаковое количество времени. С Зурабом занималась, с Дато развлекалась. Иногда они это совмещали. То есть уходили втроем на школьный двор и в ботанический сад. Пока Маша под руководством Зуры осваивала язык, Дато гонял в заброшенные сады за фруктами или носился на Казбеке, показывая им трюки, а потом катал ее по городу. Если погода портилась, они собирались в доме Ристави — братья уже не стеснялись его. Несколько раз втроем сидели в Машиной квартире. Но там Дато нервничал. Чувствовал себя персоной нон грата и хотел поскорее оказаться в безопасности двора.

Маша относилась к братьям с одинаковой симпатией. Возможно, Дато был ей ближе. То ли из-за одинакового возраста, то ли потому, что с ним она познакомилась раньше и он первым протянул ей руку дружбы. Но Зурой она восхищалась. Его умом, талантом. Вернее, талантами, во множественном числе. Литература, живопись, музыка — все было подвластно Зурабу. В пятнадцать, так и не дождавшись пианино, он научился играть на губной гармошке. Нашел ее на заднем дворе школы, отмыл от песка и стал дудеть. Сначала получалось так себе. А вернее, ужасно. Что-то среднее между воплем слона и ночным криком гиены. Но Зура обуздал губную гармошку за несколько дней. Первым делом научился играть на ней простейшие вещи. Типа «в траве сидел кузнечик», затем попробовал выдуть что-то посложнее. Когда он воспроизвел битловский «Естедей», перешел к импровизациям. Маша советовала Зуре всерьез заняться музыкой. Из него мог получиться отличный джазист, поскольку в творчестве он был свободен и смел. Не то что в обычной жизни. Но он, наигравшись, забросил губную гармошку. Доставал лишь, когда Маша просила что-нибудь «сбацать». Она наслаждалась игрой Зуры и гордилась тем, что является другом такой незаурядной личности.

Но ее восхищение не переросло во что-то большее… А вот чувство к Дато претерпело изменения…

Она хорошо помнила день, когда осознала, что любит его не только как друга…

Была зима. Да такая теплая, что плодовые деревья начали цвести. Все тбилисцы ходили в легких кофточках. Маша не стала исключением. Утром вышла из дома в джинсовой куртке с рукавом три четверти. К обеду чуть похолодало. Но светило солнце, и она не мерзла. А вечером пошел снег! Вот только что было ясно, как вдруг сгустились тучи, и с неба повалили белые хлопья!

В этот момент она стояла с Дато под магнолией и втягивала носом аромат нераспустившихся бутонов. Они катались до этого на велосипеде. Она увидела дерево и попросила Давида остановиться. Маша обожала магнолии. Особенно их запах. Он кружил ей голову.

— Снег! — воскликнул Дато. — Да какой!..

Она отвлеклась от бутонов и посмотрела на небо. С него действительно падали снежинки. Маша вышла из-под дерева, выставила ладонь и начала их ловить.

— Лучше так! — выкрикнул Дато и, задрав голову, высунул язык.

Маша последовала его примеру.

— Вкусно, правда? — хохотал Дато, причмокивая.

— Да! — отвечала она. Хотя какой вкус у снежинок? Никакого.

— Смотри, как красиво! — Он указал на ветку магнолии, которую покрыла снежная крупа. На ней оказалось несколько полураскрытых бутонов. Нежные лепестки цветков, усыпанные ледяными кристалликами, походили на драгоценные украшения. Хотелось сорвать их и сделать себе брошь.

Дато, как будто прочитав ее мысли, осторожно обхватил пальцами тонкую веточку и отломил.

— Это тебе, — сказал он, улыбаясь. Затем сунул ее в петлю на кармашке куртки. — Только не делай резких движений, — предупредил он. — А то снег быстро осыпается…

Маша неподвижно стояла, глядя на «брошь»…

А снег все шел.

Вот уже все дерево засыпал, и бутонов не рассмотреть. На асфальте слой снега. И на волосах Дато…

Белое на черном! Красиво…

Он сдул снежинки с отросшей челки. Маша посмотрела на него и поняла, что влюблена по уши!

— Что? — удивленно спросил Дато, поймав ее взгляд.

— Что? — смутилась она.

— Смотришь на меня так, будто видишь впервые?

— У тебя снежинки на ресницах, и ты сам на себя не похож, — пробормотала она.

— У тебя тоже… — И он коснулся подушечками пальцев кончиков ее ресниц.

Ранее Дато прикасался к ней много-много раз, но она спокойно это воспринимала. Сейчас же ее точно током дернуло! Она резко отстранилась.

— Я сделал тебе больно? — переполошился Дато. — Ткнул в глаз?

— Да, — соврала Маша.

— Прости. — Он вытер глаза кулаками, стряхнул с волос снег, натянул на голову капюшон застиранной ветровки и сказал: — Поехали в ботанический сад, пока снег не кончился. Там, наверное, сейчас как в сказке…

— Нет, я замерзла и хочу домой.

— Маша, брось! Давай поедем? Хочешь, я тебе свою куртку отдам? — И начал торопливо расстегивать молнию. Ее заело. И Дато, чертыхнувшись, стащил ветровку через голову. — Держи…

— Нет, я домой, — заупрямилась Маша.

— Что с тобой сегодня такое? — насупился Давид. — Не с той ноги встала?

Она не ответила, молча направилась к велосипеду, приставленному к фонарному столбу.

Дато больше ее не уговаривал. Помог сесть на раму и отвез домой. На прощанье только махнул рукой. Обиделся.

Маша, войдя в квартиру, бросилась к окну. Сквозь тюль смотрела, как Дато отъезжает на своем Казбеке. Острые локти и колени, напряженная спина, линялая куртка пузырем… Ей нравилось в нем все! Даже это…

Когда Давид скрылся из виду, Маша обессиленно опустилась на пол и заплакала. От растерянности… счастья… сожаления… испуга! Она влюбилась впервые, вот и растерялась. Чувство было прекрасным и делало ее счастливой. Но она вела себя как дура с Дато, о чем сожалела. И боялась, что теперь он не захочет ее видеть…