— ЭЙ! ВЫХОДИ! — заорал Эдди, бросил на землю огнемет и придвинулся ближе к сараю. — Я не буду стреля…

Кто-то опустил ему руку на плечо и дернул назад. Эдди сжал кулаки и развернулся. Позади него стоял Мортон и орал:

— ЭДДИ! Пора ИДТИ!

Эдди замотал головой:

— Нет… нет… погоди… погоди… погоди… Мне кажется, там кто-то есть…

— Нет там никого! БЕЖИМ!

Эдди охватило отчаяние. Он повернулся лицом к строению. Мортон снова схватил его за плечи. На этот раз Эдди развернулся и со всего маху ударил его в грудь. Мортон упал на колени. Голова у Эдди тряслась. Лицо его перекосилось от гнева. Он снова повернулся к пламени, едва ли в состоянии открыть глаза. Там. Что это? Движется за стеной? Там?

Он сделал шаг вперед: невинное существо сейчас сгорит прямо у него на глазах. Вдруг остатки крыши с грохотом обвалились, и искры электрической пылью обдали его с ног до головы.

И тут вся мерзость войны вдруг выплеснулась из него, точно желчь. Ему стала невыносима неволя, невыносимы убийцы, невыносимы кровь и месиво, запекшееся у него на виске, невыносимы бомбежка и поджоги и бесполезность всего этого, вместе взятого. И ему захотелось спасти хоть что-нибудь: частичку Рабоццо, частичку себя, хотя бы что-ни-будь. И он ринулся в пылающие развалины в безумной уверенности, что каждая мелькнувшая там тень — это живое существо. Над головой рев самолетов перекрывался грохотом выстрелов.

Эдди двигался словно в трансе. Он прошелся по горящей нефтяной луже, и его одежда на спине вспыхнула. Желтое пламя метнулось вверх по ноге. Эдди вскинул руки к небу и заорал:

— Я ПОМОГУ ТЕБЕ! ВЫХОДИ! Я НЕ БУДУ СТРЕЛЯ…

Невыносимо жгучая боль пронзила ногу, и Эдди, длинно грязно выругавшись, рухнул на землю. Из раны под коленом сочилась кровь. В небе, освещенном синеватыми вспышками, ревели самолеты.

Он лежал на земле, обжигаемый огнем и истекающий кровью, закрыв глаза от нестерпимого жара, впервые в жизни готовый умереть. Кто-то потащил его назад, покатав по грязи, чтобы затушить пламя, и он, ослабевший и потрясенный случившимся, уже не сопротивляясь, был точно мешок с бобами. А потом он лежал в машине, вокруг него сидели его товарищи и повторяли: «Держись. Держись». Спина его обгорела, колено онемело, кружилась голова, и он чувствовал себя усталым, невыносимо усталым.

Капитан размеренно кивал, припоминая те последние минуты.

— Помнишь, как ты оттуда выбрался? — спросил он.

— Пожалуй, нет, — отозвался Эдди.

— На это ушло два дня. Ты то терял сознание, то приходил в себя. Потерял много крови.

— И все-таки мы оттуда выбрались.

— Да-а-а… — протянул капитан и тяжело вздохнул. — Но пуля эта тебя достала, будь здоров.

И действительно, пулю так и не удалось вынуть. Она пробила нервы и застряла в кости, расколов ее сверху вниз. Эдди дважды оперировали, но так и не вылечили. Доктора сказали, что он будет хромать и что с годами, когда поврежденная кость ослабнет, хромота станет еще сильнее. Врачи объявили ему: они сделали все, что могли. А кто знает, так это было или нет? Эдди понимал одно: с тех пор как он очнулся в медсанчасти, жизнь его круто переменилась. О том, чтобы бегать, теперь не могло быть и речи. О том, чтобы танцевать, тоже. Но хуже всего было то, что его отношение к жизни стало совсем иным. Он как бы отстранился от жизни. Все вокруг казалось или глупым, или бессмысленным. Война не только повредила ему ногу, она вползла в его душу. На войне он многое познал. И вернулся совсем другим.

— Ты знаешь, — снова заговорил капитан, — что я в своей семье был военным в третьем поколении?

Эдди молча пожал плечами.

— Так вот. Я умел стрелять из пистолета, когда мне было только шесть. Каждое утро отец проверял застеленную мной постель: подбрасывал двадцатицентовую монету и смотрел, как она отскакивает от простыни. За обеденным столом я обязан был говорить «да, сэр», «нет, сэр».

До того как поступил на службу, я только и знал, что подчиняться приказам. А там, на службе, не успел оглянуться, как сам уже отдавал их.

В мирное время было совсем по-иному. У меня было немало этих рекрутов-умников. Но потом началась война, и пришли совсем другие, молодые, вроде тебя, которые уважали меня и готовы были выполнить любое мое приказание. В глазах у них был страх. А ко мне они относились так, точно я знал о войне какую-то тайну. Им казалось, я могу уберечь их от смерти. И тебе ведь тоже так казалось, правда?

Эдди признался, что так и было.

Капитан почесал затылок.

— А я, конечно же, не мог. Я ведь тоже выполнял свои приказы. Но раз уж я не мог сохранить вам жизнь, то желал хотя бы сделать так, чтоб мы были вместе. На войне нужно отыскать пусть маленькую, но идею, в которую можно было бы верить. И стоит только тебе ее найти, как ты хватаешься за нее, как солдат за свой крестик во время молитвы в укрытии. Для меня этой идеей было то, что я твердил вам каждый день: никого не оставлять в беде.

Эдди кивнул.

— Это было для нас очень важно, — сказал он.

Капитан посмотрел ему прямо в глаза.

— Надеюсь, что так оно и было, — отозвался он.

Он полез в нагрудный карман, достал еще одну сигарету и закурил.

— Что значит «надеетесь»? — спросил Эдди.

Капитан выпустил дым и указал сигаретой на ногу Эдди.

— Потому что, — произнес он, — это я тебя подстрелил.

Эдди посмотрел на ногу, которую он свесил с ветки. Снова появился шрам от операции. И вернулась прежняя боль. Эдди почувствовал, как в нем заклокотало что-то, чего он ни разу не чувствовал с того времени, как умер, а еще вернее — не испытывал уже многие годы, — дикая, бурная волна гнева и сильнейшее желание драться. Глаза его сузились, и он в упор посмотрел на капитана, а тот, не моргнув, встретил его взгляд так, точно именно этого и ждал. Он выпустил из рук сигарету и прошептал:

— Давай.

Эдди с воплем ринулся на капитана, и оба они, в схватке натыкаясь на ветви и лианы, полетели вниз с дерева.

— Почему? Гад ты! Гад ты! Кто угодно, но не ты! ПОЧЕМУ?

Они, сцепившись, боролись в грязи на земле. Эдди уселся капитану на грудь и бил его по лицу. Но крови не было. Эдди схватил его за ворот и с силой ударил головой о землю. Капитан и глазом не моргнул. После каждого удара он лишь поворачивался из стороны в сторону, давая Эдди возможность выплеснуть гнев. И наконец, схватив одной рукой, повалил его.

— А потому, — сказал он спокойно, прижимая грудь Эдди локтем, — что иначе бы ты в этом огне пропал. Погиб. А твое время тогда еще не пришло.

Эдди задохнулся:

— Мое… время?

Капитан снова заговорил:

— Ты тогда просто помешался на том, чтобы влезть в этот сарай. Ты чуть не угробил Мортона, когда он пытался тебя остановить. У нас были считанные минуты, чтобы убраться оттуда. А с тобой — черт подери твою силу — просто нельзя было справиться.