Стенограммы съездов Ольга Алексеевна читала, когда нервничала, читала не только итоги, а все, даже поименно фракции — пока в партии еще были фракции, — так она успокаивалась. Она читала стенограммы и когда хотела себя за что-то наградить, а сейчас она и нервничала, и испытывала приятное удовлетворение человека, упростившего уравнение со многими неизвестными до арифметического действия.

«По отчету Центрального Комитета ВКП(б). Одобрить политическую линию и практическую работу ЦК ВКП(б), а также отчетный доклад товарища Сталина и предложить всем парторганизациям руководствоваться в своей работе положениями и задачами, выдвинутыми в докладе товарища Сталина», — читала Ольга Алексеевна.

Материалы XVII съезда, так называемого съезда победителей, не были ее любимым чтением, от стенограммы XVII съезда она испытывала щемящую горечь — почти все делегаты XVII съезда не дожили до войны, погибли, как про себя договаривала Ольга Алексеевна, «от руки урода, негодяя». Сталина Ольга Алексеевна ненавидела.

Это было очень личное, не менее личное, чем любовь к Ленину. Ольга Алексеевна не могла проявить свою ненависть на лекциях — говорить со студентами о Сталине было не рекомендовано. То есть нельзя. Она не могла научить студентов ненавидеть Сталина, но хотя бы не давала им возможности узнать о нем больше, чем несколько строчек в учебнике. При мысли, что Сталин оказался в курсе истории партии персоной нон грата, невидимкой, Ольга Алексеевна испытывала мстительное удовлетворение.

— …Ты послушай, что пишут… — Андрей Петрович повернулся к жене. — В Австрии открыли новые методы трансплантации тканевых структур.

— Ты обещал! Ты обещал больше никогда не читать!.. — рассердилась Ольга Алексеевна, и Андрей Петрович чуть суетливо кивнул:

— Обещал, больше не буду, но ты послушай…

«Больше никогда не читать» относилось к медицинской литературе.

У Алены были обожжены щеки, лоб, шея. Андрей Петрович мог бы без конспекта выступить с лекцией по ожогам. На щеках ожог второй степени. Ожог второй степени поражает эпидермис и сосочковый слой дермы, для него характерны гиперемия, отек, пузыри с серозным содержимым. На лбу и шее — ожог третьей степени. Ожог третьей степени поражает сетчатый слой дермы, для него характерны крупные пузыри с серозным содержимым желтого цвета, эпителизация раны идет за счет неповрежденных дериватов кожи.

Алена пришла домой черная, обожженная, первая машина «скорой помощи» приехала за ней, а следующая, через несколько минут, за Смирновым. Смирнов об этом приступе говорил виновато «что-то я подкачал», как будто сердечный приступ зависел от его воли, но он считал именно так — свалился, как слабак, с сердечным приступом, когда нужно ребенка спасать, стыд-позор! Из больницы он ушел ночью, под расписку.

На щеки врачи велели накладывать повязки с мазью «солкосерил». Сказали, что рана заживет самостоятельно. Но что значит самостоятельно?! Он сам будет лечить, как дома, в деревне, лечили! К Алениному личику прикладывал кашицу из тертой картошки и тут же начинал опять чистить картошку, тереть. Компресс через несколько минут нагрелся, а у него уже готов новый. Новый положил, а сам быстро сок из тыквы выжимать, вымочил марлечку в тыквенном соке, наложил на Аленины щечки… Потом компресс из капусты, потом очень нежно, одним касанием, помазать тонким слоем яичного белка и снова — картошка, тыква, капуста, белок. Сейчас у Алены нежнейшие розовые щеки.

На лбу и на шее у Алены был ожог третьей степени. Искусственную кожу доставили самолетом из Лондона, спасибо начальнику Горздрава, мгновенно отреагировал, как будто это его ребенок обгорел.

Горздрав помог, Бог помог, сделали аутодермопластику, операция прошла нормально. Потом оказалось, дермальный эквивалент кожи и у нас выращивают, в Институте цитологии. Через два месяца после заживления на шее Алены вдруг начали образовываться келоидные рубцы. Рубцы увеличивались, росли. Смирнов каждое утро бросался к Алене с сантиметром — растут! Спустя полгода Аленина шея была с правой стороны нежная, бело-розовая, как щеки, а с левой стороны страшная, сплошной рубец.

Смирнов мог бы надеть белый халат и не хуже любого врача сделать назначения: на место рубцов электрофорез с лидазой, ультразвук с гидрокортизоном, ЛФК, а также иммобилизирующая терапия, растительные препараты — контрактубекс или мадекассол. И добавить: «Патогенез образования келоида на сегодняшний день остается неясным, нарушение синтеза коллагена определяется генетическими особенностями, в настоящее время способов лечения келоидных рубцов не найдено».

Алена уже два года закрывала шею шарфиками, шарфиков у нее было не меньше сотни, а Смирнов все читал и читал статьи о новых методах лечения ожоговых ран.

— Здесь написано про раннюю некрэктомию с последующей аутодермопластикой, — через плечо, не поворачиваясь к жене, сказал Смирнов.

Ольга Алексеевна промолчала. Зачем ему читать статью про аутодермопластику, ведь Алене уже сделали операцию?.. Это было нелепо, вообще читать медицинскую литературу было нелепо! Но он все читал и читал. А раз в месяц ровно в 8.30, перед утренней конференцией, звонил в ожоговое отделение НИИ скорой помощи лечившему Алену профессору Миронову. Она и не знала, что ее муж может так робко запинаться: «Михаил Ильич, извините за беспокойство, это опять Смирнов… Вы не слышали о новых методах трансплантации тканевых структур?.. Да, понимаю, извините. Можно еще вопрос — насчет новых лечебных препаратов, способствующих росту клеток кожи?.. Понял, простите… Но если вдруг что-нибудь, какая-то новая технология для келоидов или лекарство… вы ведь вспомните о нас?..»

— Спокойной ночи, — ясным голосом произнесла Ольга Алексеевна, погладила мужа по плечу. — Ты знаешь, я теперь не жалею, что мы взяли Нину… У девочек уже своя жизнь, а она остается с нами…

— Ты спи, я сейчас, еще про одно лекарство прочитаю, ты спи… — рассеянно отозвался Смирнов. — Ты про кого, про Нину? Да, она нормальная оказалась…

Смирновы не знали, что именно появление этой облагодетельствованной ими девочки повлекло за собой несчастье с Аленой… А если бы знали? Смогли бы они благожелательно смотреть на сиротку, чувствовать удовлетворение от мысли, что, презрев дурную наследственность и страшную угрозу положению Андрея Петровича, сделали хорошее благородное дело? И вот еще вопрос: а если бы не смогли?..

— Что ты сказала, Олюшонок, у девочек уже своя жизнь? Как это — своя жизнь?! — вдруг беспокойно вскинулся Андрей Петрович. — Ты это… смотри… Алена особенно… она не должна… то есть она должна…

Ольга Алексеевна вздохнула… Андрей Петрович постоянно, ежесекундно боялся, что с Аленой что-то случится… Конечно, когда домой приходит совершенно черная, обожженная дочь, солнышко, птенчик, — забоишься. Дом сотрясала его любовь к Алене. Он хотел все о ней знать, даже пытался общаться с ней на сугубо «женские темы». Почему распустила волосы, почему завязала хвостик, почему надела джинсы, девочка должна носить красивые платья, может быть, у нее недостаточно платьев?.. Почему у нее такой усталый вид, почему такой веселый вид, не плохо ли ей и не слишком ли хорошо, что тоже подозрительно. Если бы он мог, он создал бы в доме специальные правила для Алены — всем с посторонними не общаться, а ей смотреть на улице в землю, всем одеваться скромно, а ей в платья до полу… Ольга Алексеевна про себя называла это — помешался на Алене. Аришу Андрей Петрович считал робкой и соответственно более сохранной.