– Может быть, попросить кого нибудь из ребят во дворе? – предложил Юра.

– Довериться Витьке Бурову? Показать ему дорогу в квартиру Зиминых? Ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь?

– Но я ищу вариант, – ответил Юра.

Валентин Валентинович ударил себя ладонью по лбу:

– Эврика! Ты говорил, что в школе вы храните свои вещи в ящиках.

– Да, в таких клетках, они стоят в коридоре.

– Значит, в клетке лежит и портфель Люды?

– Да.

– А в портфеле ключи от квартиры?

Залезть в чужую клетку, взять ключи, войти в чужую квартиру – нет, на это он не пойдет ни за что!

– Я не понимаю.

– Боже мой, так просто, – нетерпеливо продолжал Валентин Валентинович. – Возьмешь ключи, передашь мне, я за час все сделаю, положу набор, верну тебе ключи, ты их положишь обратно в портфель, и решена проблема.

Юра облегченно вздохнул: в чужую квартиру ему входить не придется… И все же – воровать ключи… В коридоре всегда кто то есть.

– А что будет потом? Ведь Зимины будут выяснять, как к ним попал набор?

– Ну, это уже пустяки! Для полной ясности я привяжу к коробке два цветка. Зимины все поймут, у них есть чувство юмора, чувство игры. И они не будут выяснять, как и каким образом он попал к ним.

– А если все же будут?

– Тогда мое разоблачение неизбежно, – весело объявил Валентин Валентинович.

– И что тогда?

– Вот тогда я скажу, что взобрался по пожарной лестнице. Это будет выглядеть очень весело и романтично. И расположит ко мне и Люду и Ольгу Дмитриевну. И, возможно, тронет черствое сердце Николая Львовича.

Открыть чужой портфель, взять ключи от чужой квартиры…

Дурацкая затея, идиотская причуда… К чему?! Люда не выйдет за него замуж, даже если он поселится на этой пожарной лестнице. «Влюблен, способен на сумасбродство, игра…» Странно слышать это от такого человека! Кретинизм, сопли, сантименты! А может быть, и не сантименты? И нет особой влюбленности? Нужна не Люда, а Николай Львович, нужна не жена, а мануфактура. Кто он такой, в сущности? Ординарный снабженец, несмотря на лоск, шик, респектабельность; плебей, хотя и произносит это слово с иронией. «Сюрприз» – словечко из Замоскворечья. Принеси! Сморозь какую нибудь банальность – для ваших прелестных пальчиков, Ольга Дмитриевна! Ведь не бриллиантовое колье дарит. Копеечная коробка с ножничками и пилочками. У его, Юриной мамы, десяток таких ножничек, щипчиков и пилочек. И нечего устраивать спектакль.

Так размышлял Юра, сидя за письменной работой в кабинете литературы. Блестящее майское солнце слепило глаза, тишина класса усыпляла, поскрипывали перья, шелестели перелистываемые страницы.

Генка с шумом отодвинул стул, собрал тетради и пересел на другое место.

– Ты что, Петров? – спросил преподаватель.

– Не хочу сидеть рядом с Зиминой.

– Почему?

– Всю школу провоняла своими духами.

– Сиди где хочешь, – недовольно проговорил Виктор Григорьевич.

– И потом, Виктор Григорьевич, я хочу переменить тему.

– Какая у тебя тема?

– Крестьянство в изображении Тургенева.

– Она тебе не нравится? Почему?

– Крестьянство надо изучать не у крепостника Тургенева.

– Тургенев был против крепостного права, – заметила Зина Круглова.

– Все равно! Литература должна объяснять историю с правильных идейных позиций.

– Литература не объясняет историю, а воспитывает человека, – сказала Зина Круглова.

– Сейчас не диспут, – сказал Виктор Григорьевич, – занимайтесь! Тема за тобой, Петров. Можешь изложить в ней свою точку зрения.

Тишина вернула Юру к его горестным мыслям. Приближалась перемена, а ровно в одиннадцать он должен вынести Валентину ключи.

Надо было сразу отказаться. Категорически! Не мямлить, не канючить. На глазах у всей школы открыть чужой портфель, взять ключи – он что, с ума спятил или считает его идиотом?

Не выходить! Сказать потом, что были заперты двери. Или выйти, но объявить, что в коридоре были ребята и он не смог взять ключи. Или еще лучше: портфеля не было в клетке, Люда взяла его в класс. Мысль!.. Впрочем, Валентин наверняка скажет: «Хорошо, сделай это завтра».

Нет, нет, нет! В такую авантюру он не ввяжется. Вышибут из школы. За месяц до окончания, спасибо! Конечно, если он попадется, можно наврать, что он хотел положить Люде в портфель записку, Люда выручит, подтвердит… И все же надо объясняться, оправдываться; они будут сидеть на учкоме с каменными лицами, будут допрашивать, выпытывать, читать нотации… Даже если в школе все сойдет благополучно, то неизвестно, как получится у Валентина. Войдет в дом, а тут явится Ольга Дмитриевна. Не поверит же она, что он влез в окно по пожарной лестнице.

Прозвенел звонок. Юра вышел в коридор, посмотрел на клетки.

Клетками назывались стеллажи, разделенные на открытые ящики, над каждым – бумажка с фамилией владельца. Сюда складывали книги, тетради, чертежи, личные вещи; клетки неприкосновенны, взять что либо, даже заглянуть в чужую клетку считалось преступлением.

Юра подошел к своему ящику, сделал вид, что перебирает там что то, взглядом примерился к клетке Люды: достаточно протянуть руку, чтобы взять ее портфель. Портфель приоткрыт. Люда не защелкнула его, просто втиснула в ящик.

По коридору бегали ребята, толпились у кооператива – столика, на котором разложены тетрадки, карандаши, ручки, чернильницы, линейки, циркули, транспортиры, стиральные резинки.

Один из школьных анахронизмов, которые так презирал Юра, кооператив сохранился с донэповских времен, когда тетради и карандаши добывались с трудом и распределялись учкомом среди учеников. Теперь все можно купить в любом магазине в большом выборе, хоть и на копейку две дороже. Но кооператив остался: не надо, видите ли, покупать у нэпманов и тем поддерживать частный капитал, а главное – традиция, которую надо сохранить во всей ее чистоте и неприкосновенности.

Как надоело! Одно и то же из года в год, из класса в класс. Такие нелепости! Валентин затевает глупую историю, но в ней хотя бы проглядывается личность, индивидуальность; он не боится войти в чужую квартиру, положить набор; он вырос в другое время – в то далекое время устраивали маскарады, шутили, мистифицировали и ничего не боялись. Почему же он, Юра, должен жить по чуждым ему законам? На диспуте он декларировал свою независимость, свое желание быть самим собой. Вот он и будет самим собой. Его приятель влюблен, хочет сделать подарок, делает в не совсем обычной шутливой форме. Что предосудительного?