— Тебе что-нибудь известно о проклятиях?

Себастьян замер, услышав мой вопрос, и я догадалась, о чем он думает: нужно поскорее сматываться, плюнуть на меня и на мои грубости. Наверное, так ему лучше всего и было поступить.

Себастьян снова прикрыл дверь морга и обернулся ко мне. Даже тупица, глядя на его лицо, сообразила бы, как все это его достало. Почти так же, как и меня.

— Кое-что, — обронил он. — А зачем тебе?

В памяти всплыли строчки из писем. Все мои предшественницы в роду были обречены умирать, не достигая двадцати одного года. Как бы мне того ни хотелось, отрицать очевидное я была не вправе. Я знала, что это не вымысел. Я чувствовала это по себе. Убитый мною злодей, мои волосы, эти письма — все было наяву.

— Затем, что род наш проклят. И я вместе со всеми. Проклята не в том смысле, что у меня дерьмовая жизнь или что я не совсем нормальная, а в самом прямом. — Я говорила правду, но Себастьяну мои слова, наверное, казались колоссальной туфтой. — Слушай, мне ведь только одно и нужно: чтобы мне подсказали для начала, с какой стороны подступиться. Надо как-то избавиться от этой фигни, выдрать ее из себя, чего бы мне это ни стоило.

Прежний гнев вдруг сменился ощущением полного разгрома. Поддавшись всепоглощающему пессимизму, понурила плечи и застыла в неподвижности, совсем как трупы в прозекторской.

— А как тебе такая идея? — предложил Себастьян. — Я знаю одного человека, который умеет снимать заклятия. Давай, я отведу тебя к самому могущественному шаману в Новом-два. А как только покончим с этим, прогуляемся с тобой по улочкам Старого квартала. Ну а уж потом пойдем и вместе выспросим у Жозефины про твою мать.

Думаю, вид у меня в этот момент был примерно такой же, как у мультяшного хомячка, застигнутого машиной врасплох на ночном шоссе. Вот уж никак не ожидала, что он такое предложит, особенно учитывая мои недавние намеки на его причастность к темным делишкам.

— Мм…

Черт возьми, какого же ответа он от меня дожидается? «Идет»?

Себастьян улыбнулся, и на его щеках образовались две ямочки. Пресвятая Мария, Матерь Божья! На миг я забыла, как дышать.

— Отлично, — подытожил он, все еще улыбаясь. — А теперь пойдем отсюда. Не то окоченеем.

Крэнк оказалась права: Новем сосредоточил большинство, если не все усилия и средства на восстановление Французского, или Старого, квартала, как называл его Себастьян. Мы скорым шагом припустили по Бурбон-стрит. Каждое здание на ней было отреставрировано, каждое оконное стекло, ставня или железные перила заменены или подновлены. Даже пешеходные дорожки, которые, по словам Себастьяна, именовались здесь тротуарами, оказались отремонтированными. Все, вплоть до последней мелочи, выглядело как на старых открытках. Французский квартал процветал, как и прежде, ведь он являлся крупнейшей статьей дохода. Именно сюда стекались туристы: фестиваль Марди-Гра и поныне собирал огромные людские толпы.

Начинался Марди-Гра шестого января, и сейчас празднество было в самом разгаре. Через несколько недель, в феврале, в ночь накануне Жирного четверга должны были пройти заключительные грандиозные уличные шествия и балы. А в ожидании их здесь каждые выходные организаторы устраивали местные балы и шествия. Карнавальные маски и костюмы шли у торговцев нарасхват.

Во Французском квартале жизнь и вправду била ключом. Бары, антикварные лавки, рестораны, клубы, гостиницы держали свои двери распахнутыми. Мулы медленно тащили открытые экипажи с туристами. На оживленных перекрестках наяривали музыканты. Впрочем, никаких машин, за исключением редких грузовичков по доставке товара, я не приметила: въезд сюда на личном транспорте был воспрещен. «Чтобы сберечь историческую атмосферу», — пояснил Себастьян.

— Аллея Вуду, — сообщил он, когда мы свернули на Думейн-стрит. — Она представляла собой пеструю мешанину из домов и магазинчиков, в основном представляющих предметы культа вуду. Вот такие, например, — Себастьян ткнул пальцем в магазинчик на первом этаже, в витрине которого были выставлены многочисленные мешочки, наборы для заговоров, мощи, статуэтки, шарфы, самодельные куколки, — обычная приманка для туристов.

Мы подошли ближе. Из магазинчика в этот момент выходила экскурсионная группа, которую возглавляла гид, одетая как Мари Лава, незабвенная королева вуду.

— Где же настоящие? — спросила я, сойдя с тротуара на мостовую и огибая толпу туристов.

Себастьян сунул руки в карманы.

— В подсобках, на задворках, в частных домах, на болотах…

Мы вернулись на тротуар и миновали длинную череду зданий, обступивших улицу с обеих сторон. Здесь было уже не так многолюдно, но не менее живописно: дома радовали взор яркими красками креольского стиля. Раскрытые настежь окна, обрамленные узкими деревянными ставнями, впускали в комнаты прохладный речной бриз.

Но даже здесь, в жилом районе, вуду напоминало о себе на каждом шагу. На дверях, перилах, воротах — везде красовались бусы, цветы, обетные свечки, амулеты григри, самодельные куклы, яркие шарфы, безделушки и изображения святых.

Себастьян остановился у одних таких ворот и потянул на себя. Железные петли жалобно заскрипели. Во внутренний дворик вел сумрачный тоннель, где эхо наших шагов гулко отскакивало от кирпичной кладки сводчатого потолка и стен домов, выстроенных в креольском стиле.

У меня заслезились глаза, когда из темноты тоннеля мы неожиданно попали в ярко освещенный и просторный внутренний дворик, обнесенный высокими стенами. В его центре весело бил фонтан, и отовсюду доносился щебет птиц, сновавших среди листвы и перепархивавших с ветки на ветку. В дальнем левом углу росло раскидистое банановое дерево, также увешанное бусами и шарфами.

— Пойдем, — тихо позвал Себастьян.

По мощеной тропке мы прошли в патио, каменная ограда которого достигала второго этажа дома. На первом этаже по фасаду располагались три французские двери. Средняя из них была распахнута; ее створки подпирали напольные растения в горшках, и здесь же стояла вырезанная из дерева статуя Девы Марии в человеческий рост с бусами вокруг шеи.

Внутри, в густых клубах ладана и курений, плясали в солнечных лучах пылинки. В комнате было не повернуться из-за обилия вещей — причудливых, старинных, кричаще-ярких. Их было столько, что у меня глаза разбежались.

— Себастьян Ламарльер, — произнес кто-то глубоким, певучим голосом с заметным каджунским акцентом.

Из-за угла показалась фигура, облаченная в легкий халат с широкими рукавами. Из-под халата выглядывали длинные босые ступни. На смуглом лице выделялись темные глаза, курчавые седые волосы были коротко острижены, в ушах болтались внушительных размеров кольца, а одна рука была сплошь унизана перстнями. В другой — человек держал букетик маргариток.

Я невольно смутилась: впервые в жизни я затруднилась с определением половой принадлежности. Мой взгляд скользнул на шею вошедшего в поисках адамова яблока, но его скрывал пестрый шарф, концы которого были перекинуты за спину.