Как он действовал? Приходил на собрание, садился в уголке и молча ждал, когда все выскажутся, а потом, после всех, говорил свою точку зрения, веско и не торопясь — так, как делал это спустя сорок лет на заседаниях Политбюро. С ним мало кто спорил — отчасти из-за манеры держаться, но только отчасти, ибо авторитетным видом рабочих с толку не собьешь. Иосиф обладал ясным и здравым умом и в общем-то в большинстве случаев его правота была очевидной. Если же спор все-таки возникал, то он добивался победы методично и неуклонно.

Между тем разногласия у тифлисских эсдеков были серьезные. Организация по-прежнему занималась в основном просвещением рабочих, и Ладо был этим недоволен, а вслед за ним недовольны Иосиф и другие «радикалы». Ладо упорно требовал перехода к активным действиям, но так в результате ничего и не добился, лишь рассорился с верхушкой организации. И тогда Coco сделал то, чего ему долго не могли простить, — он вынес конфликт на рассмотрение рабочих. За такую самодеятельность у него отобрали кружок, но остановить не смогли — молодые радикалы к тому времени стали совершенно неуправляемыми, и умеренному Ною Жордании с единомышленниками оставалось только бессильно наблюдать за происходящим.

…Наконец-то мечта Ладо Кецховели свершилась: 1 января 1900 года остановилась тифлисская конка. Правда, толку от забастовки оказалось мало, один шум — зато шуму было много. Дирекция, не пожелав разговаривать с рабочими, вызвала полицию, чтобы рассеять скопление народа, однако народ, вопреки чаяниям, «рассеиваться» не пожелал, так что пришлось арестовать зачинщиков. На этот случай у стачечников ничего предусмотрено не было, и забастовка сама собой прекратилась. Они ничего не добились, но лиха беда начало — это был первый случай, пусть еще и робкого, противостояния рабочих и полиции. Тогда же впервые появились и были разбросаны по городу отпечатанные типографским способом прокламации — до сих пор редкие листовки были рукописными. Нелегальную типографию эсдеки пока еще не устроили, и неизвестно, где и как Ладо сумел их отпечатать, — однако сумел. Полиция достаточно быстро дозналась, что именно Кецховели был главным организатором стачки. Ему пришлось перейти на нелегальное положение и уехать из города — Ладо перебрался в Баку.

Тактика Иосифа — апеллировать к массам — приносила свои плоды. Все больше и больше рядовых членов организации склонялось к тому, что надо действовать, а не болтать. Того же мнения придерживались и ссыльные, число которых все росло. И летом 1900 года по городу прокатилась уже целая волна стачек. Одно за другим останавливались предприятия, те, на которых существовали рабочие кружки. Не зря социал-демократы столько лет занимались просвещением рабочих — они заодно готовили себе актив, будущую гвардию революции, которая теперь начала действовать. В начале июля остановилась табачная фабрика Сафарова, в конце — табачная фабрика Бозарджианца, в августе — еще одна табачная фабрика и завод Яралова, обувной завод Адельханова. 1 августа забастовали железнодорожные мастерские — в число требований кроме традиционных экономических входило и требование человеческого обращения (!). Власти реагировали стандартным образом: в город ввели войска, начались увольнения, обыски и аресты. Тем же летом впервые появились печатные листовки — заработала «маленькая нелегальная типография», которую Иосиф тогда противопоставил движению Солнца на его небесных путях.

Но и эта стачка закончилась поражением, за ней последовали массовые увольнения рабочих и аресты организаторов. (В том числе в зону внимания полиции попал и С. Я. Аллилуев — человек, который вскоре станет одним, из самых близких друзей Иосифа.) Но это была крупная стачка, очень крупная, и несмотря на ее поражение, организация не была разгромлена, как предрекали меньшевики. Наоборот, получая молодое и активное пополнение, она все больше и больше крепла. Как раз тогда в ней «сменилась власть» — ранее руководство организации состояло сплошь из грузин, а теперь в ней все большую роль стали играть «инородцы». Забастовки продолжались, с каждым разом становясь все более уверенными и ожесточенными.

В России тоже шла активизация революционеров. В декабре в Лейпциге вышел первый номер «Искры», вокруг газеты начали объединяться российские социал-демократы. В связи с этим активизировалась и полиция. Составив список известных ему членов тифлисской организации РСДРП, в марте жандармское управление провело аресты. 21 марта 1901 года жандармы явились и в обсерваторию, где жил тогда Джугашвили. Его самого дома не было, обыск тоже не дал результатов, однако Иосиф воспринял визит полиции как первое предупреждение об опасности и перешел на нелегальное положение. Теперь у него не было своего дома, он жил на конспиративных квартирах, нигде подолгу не задерживаясь.

…После стачек социал-демократия временно «отдыхала», занимаясь относительно мирными делами — подготовкой демонстраций, восстановлением типографии, которую после поражения железнодорожной стачки, испугавшись неизвестно чего, меньшевистское руководство организации РСДРП велело уничтожить.

Типография была восстановлена вовремя, как раз к первомайской демонстрации. Проходила демонстрация примерно так, как описывал это Максим Горький в романе «Мать». Тайно собравшиеся на одном из городских рынков участники быстро построились в колонну, развернули красное знамя, готовые к событиям городовые их тут же повязали, на чем все и закончилось. Зато сразу после этого в городе появилась листовка, которая — впервые — заканчивалась словами: «Долой тиранию! Да здравствует свобода!» Тифлисская организация РСДРП окончательно перешла под контроль радикалов.

Волну арестов и обысков Иосиф пережидал в Гори, после чего вернулся в Тифлис к прерванным делам. Тем же летом у него появился новый друг — молодой гориец, который готовился к поступлению в военное училище и не нашел себе для подготовки других учителей, кроме социал-демократов. Coco поразил его в самое сердце. «Отец бесился, — писала позднее сестра этого юноши, — что вы нашли в этом голодранце Coco? Разве в Гори нет достойных людей? Однако тщетно — Coco притягивал нас к себе как магнит. Что же касается брата, он был им словно околдован»[18]. И вот, вместо того чтобы стать офицером, молодой человек сделался социал-демократом. Звали его Семен Тер-Петросян. Он плохо знал русский, так, вместо «кому» говорил «камо», за что как-то раз Иосиф прозвал его «Камо». Кличка прижилась, самый отчаянный кавказский боевик получил имя, под которым он войдет в историю.

Странные вещи творились в Тифлисской организации РСДРП на рубеже веков — странные, конечно, в «мифологическом» понимании. Например, два комитета… Г. А. Караджев вспоминает: «В первые годы рабоче-социал-демократического движения и организационного строительства партии в Тифлисе существовал не один, а два комитета. В состав первого входили как "инородцы" социал-демократы, так и грузины, следовательно, он был составлен интернационально. Второй же комитет состоял исключительно из грузин, т. е. по своему составу он был национальным; причем в нем преобладающее влияние имели месамедисты и "квалисты", они же диктовали свою волю остальным членам…»[19]Эти два комитета связывали весьма оригинальные отношения. Когда в 1900 году в тифлисской организации РСДРП сменилась власть, и руководство перешло к интернациональному комитету, более левому и склонному к активным действиям, то все равно ему приходилось по поводу каждого своего решения добиваться санкции национального комитета — и эта санкция не всегда поступала. Причем «инородцы» из числа комитетчиков не были посвящены в тайну «национального собрания», имевшего столь странную власть. На чем же она держалась?